– Медуза, – медленно произнес он, и это слово, смысл которого я почему-то никак не могла уловить, привлекло мое внимание. Оно проникло ко мне в голову, словно последняя капля лекарства, вытекающая из прикрепленной к запястью капельницы и смешивающаяся с кровью.

– Что?

– Теперь тебя зовут Медуза.

Мне хотелось, чтобы сердце остановилось.

– Я от тебя не имя хотела, а свободу.

Он смотрел на меня, смотрел и смотрел…

Смотрел на меня так долго, что мог бы заставить даже Бога забыть мой лик, но он сам никогда не забудет мое лицо.

– Отныне твоя свобода скрыта за скалами, которые ты возводишь вокруг себя, но ты заперта в них вместе со мной.

HAVE A NICE LIFE, BLOODHAIL

ЭФКЕН КАРАДУМАН

Единственным компасом в моей темной жизни был гнев.

Как слепой привыкает жить в темноте, так и я привык жить во тьме своего собственного гнева и научился управлять им. Даже кровь, пульсирующую по венам и поддерживающую в моем теле некоторое подобие жизни, я считал чистейшим ядом.

Я не чувствовал холод.

Я чувствовал одну лишь кровь.

Влажные стены узкого темного коридора были покрыты пятнами засохшей крови, но они тоже скрывались в тени, потому что сюда не проникал солнечный свет. Струйки крови, стекавшие по моему обнаженному телу, были похожи на горячие слезы на безупречном женском лице. Или на капли дождя на лобовом стекле автомобиля… В общем, без разницы.

Я пришел сюда, потому что мне нужно было слышать крики людей. Я был здесь потому, что кровь невинных запеклась под ногтями ублюдков, которые не боялись даже Бога, но тряслись от страха передо мной.

– Не боюсь, – сказала она. Я знал, что это ложь. Мой взгляд сам собой опустился на ее губы, и я удивился. Мне казалось, что компас вот-вот выскользнет из моих рук. Я не желал этого, я всей душой ненавидел это. Я снова посмотрел в ее кроваво-карие глаза.

Посмотрев в ее кроваво-карие глаза, я снова оказался в том туннеле, вот только с потолка падали не капли воды, а кровь, чужая кровь, покрывающая мое обнаженное тело. И от этого ощущения я напрягся. Я прекрасно знал, что след от ее зубов не сохранится на моем пальце надолго. Цвет ее глаз напоминал кровь, которая стекала по моей коже. Цвет ее глаз напоминал кровь, обагрившую мои руки. Ее глаза словно открывали портал во времени и пространстве и перемещали меня в этот самый момент.

Когда я сжал руку в кулак, внутренняя сторона ладони окрасилась кровью, пятнавшей кончики пальцев. В одной руке я хранил жизнь, а в другой – саму смерть. И сегодня использовал ту, на которой было выведено «умри». Я поднял руку и вытер нос тыльной стороной ладони, словно хотел избавиться от металлического запаха крови, от которого закладывало ноздри и ускорялось сердцебиение.

Я молчал.

Если бы хранить тишину можно было вечность, то я дал бы обет молчания до конца времен.

Запах смерти усиливался.

Смерть застилала ее кроваво-красные глаза, в которых полыхало адское пламя.

Я видел свое отражение в ее глазах. Как будто я находился вне времени и пространства, как будто я давно умер. Время было подобно сосулькам, которые вонзились в мое растерзанное тело, и моя кровь стекала с их холодной поверхности.

– Боишься.

– Нет, – выдохнула она. Ее прекрасный голос таял во времени, и я лишь усилием воли не позволял себе смотреть на ее губы. Мой компас почти выскользнул из ладони, и я сжал его еще сильнее, пытаясь сдержать гнев. Гнев был здесь, со мной. И я не должен его отпускать.

– Ты боишься меня.

Грудная клетка содрогнулась, словно напоминая о посеянной мною смерти, земля под ногами задрожала, а небо обрушилось на землю. Я крепче сжал компас. Казалось, он вот-вот упадет и исчезнет. Но я не мог этого допустить.