Внизу сверкал на солнце шумный город. Прибывший рано утром пароход «Ита» стоял на разгрузке. Что за город? Столько разговоров о прогрессе, а кухарку днём с огнём не сыскать.

– Как раз благодаря прогрессу, – объяснил ему Жуан Фулженсиу, когда араб зашёл в «Образцовую книжную лавку», чтобы перевести дух, – рабочая сила растёт в цене, и хороших работников всё труднее найти. Может быть, на ярмарке?

Еженедельная ярмарка – это праздник. Шумный и красочный. Огромный пустырь простирался от пристани до железной дороги. Куски вяленого, запечённого, копчёного мяса, свиньи, овцы, олени, паки[88], агути и другая дичь. Мешки с белой маниоковой мукой. Золотистые бананы, жёлтые тыквы, зелёные жило[89], киабу[90], апельсины.

В ларьках в жестяных мисках продавали сарапател[91], фейжоаду[92], мокеку из рыбы. Крестьяне обедали, запивая еду кашасой. Насиб спрашивал о кухарке и здесь. Толстая негритянка, в чалме, с бусами в несколько рядов и множеством браслетов, сморщила нос:

– Работать на хозяина? Сохрани господь…

Невероятных расцветок говорящие попугаи.

– Сколько хотите за этого попугая, дона?

– Восемь мильрейсов, только для вас…

– Слишком дорого.

– Но ведь он на самом деле говорящий. Знает все ругательства…

Попугай словно в подтверждение заголосил «Ай, сеу Мэ»[93]. Насиб прошёл между грудами молодого сыра, солнце играло на золотистых боках спелых жак[94]. Попугай кричал: «Дур-рачина! Дур-рачина!» Никто ничего не знал про кухарку.

Слепой музыкант, перед которым на земле стояла деревянная миска, рассказывал под гитару истории времён борьбы за землю:

Слепые иногда многое знают. Но сейчас они ничем не могли помочь. Один из них, прибывший из сертана, стал поносить ильеусскую кухню последними словами. Тут не умеют готовить, вот в Пернамбуку – настоящая еда, не то что здешняя бурда; здесь никто не знает, что такое хорошая стряпня.

Бедные арабы, бродячие торговцы, демонстрировали содержимое своих сумок, всякую мелочовку и безделицу: отрезы дешёвого ситца, блестящие ожерелья с фальшивыми камнями, кольца с брильянтами из стекла, духи иностранных брендов, изготовленные в Сан-Паулу. Мулатки и негритянки, служанки из богатых домов, толпились перед открытыми сумками.

– Бери, красавица, бери. Дешевле только даром… – У торговцев был смешной акцент, но зазывный голос.

Долгие торги. Бусы на шеях негритянок, браслеты на руках мулаток, какой соблазн! Стекляшка в кольце сверкает на солнце ярче любого бриллианта.

– Всё без обмана, высшего сорта.

Насиб прервал затянувшийся торг, поинтересовавшись, не знает ли кто-нибудь хорошую кухарку.

– Да, сеньор, была тут одна, очень хорошая, золотые руки, но она служила у командора Домингуса Феррейры. Там с ней так обходились, будто она и не прислуга…

Торговец протянул Насибу несколько безделушек:

– Купи, земляк, подарок для жены, для невесты, для любовницы.

Насиб пошёл дальше, ему было не до побрякушек. Негритянки покупали безделушки за гроши, но всё же вдвое дороже их реальной стоимости.

Какой-то коробейник с ручной змеёй и маленьким крокодилом предлагал окружавшим его людям лекарство от всех болезней. Он показывал склянку с чудодейственным снадобьем, якобы открытым индейцами в сельве далеко от плантаций какао.

– Лечит кашель, простуду, чахотку, сыпь, ветрянку, корь, чёрную оспу, малярию, головную боль, чирьи, любую дурную болезнь, люмбаго и ревматизм…