На Уньяне Насиб отказался от услуг двух каброш, нанятых в помощь Филумене для приготовления званого ужина. Одна из них, смеясь беззубым ртом, заявила, что умеет готовить только самую простую еду. Другая не умела и этого… Акараже, абара, десерты, мокеку и запеканки из креветок – их может приготовить только Мария ди Сан-Жоржи… Насиб, расспрашивая всех на своём пути, спустился с другой стороны холма. Найти в Ильеусе кухарку, которая сможет готовить для бара, оказалось делом трудным, почти невозможным.
Он спрашивал в порту, потом зашёл к дяде: не знают ли они, случайно, какую-нибудь кухарку? В ответ он услышал жалобы тётки: была одна не то чтобы большая мастерица, но более-менее подходящая, так и она уволилась ни с того ни с сего. И теперь приходится готовить самой тётке, пока не найдут новую кухарку. Почему бы Насибу с ними не позавтракать?
Ему рассказали об одной знаменитой кухарке, которая живёт на холме Конкиста. «Золотые руки» – так охарактеризовал её испанец Фелипе, сапожник, искусно чинивший не только сапоги и ботинки, но также сёдла и прочую упряжь. Редкий болтун, грозный противник в шахматах, матерщинник, но с добрым сердцем, этот Фелипе представлял в Ильеусе левых радикалов, он на каждом шагу провозглашал себя анархистом и угрожал очистить мир от капиталистов и священников, но при этом оставался другом и сотрапезником многих фазендейро, в том числе и падре Базилиу. Прибивая подмётку, он распевал песни анархистов, и стоило послушать, какими проклятиями он осыпал священников, когда играл с Ньё-Галу в шашки. Фелипе не остался равнодушным к кулинарной драме Насиба.
– Её зовут Мариазинья. Это такой талант.
Насиб направился на Конкисту; склон был ещё скользким после дождей, и стоявшие на улице негритянки рассмеялись, когда он упал, испачкав брюки на пятой точке. Расспрашивая всех, кто попадался на пути, Насиб нашёл наконец дом кухарки. Домишко из досок и жести стоял на самой вершине холма. На этот раз у него появилась слабая надежда. Сеу Эдуарду, хозяин молочных коров, подтвердил квалификацию Мариазиньи. Она работала какое-то время в его доме и дело своё знает. Её единственный недостаток – пристрастие к выпивке. Когда Мариазинья напивалась, то начинала бесчинствовать: оскорбляла его жену, дону Мариану, поэтому Эдуарду её уволил.
– Но для холостяка, как вы…
Пьяница или нет, если она хорошая кухарка, он её наймёт. По крайней мере, пока не найдёт другую. Наконец он увидел жалкую лачугу и сидящую у двери босую Мариазинью; она вычёсывала вшей из своих длинных волос. Это была смуглая женщина лет тридцати – тридцати пяти, с испитым лицом, на котором сохранились следы былой красоты. Она выслушала его, не выпуская гребень из рук. Потом рассмеялась, словно это предложение её позабавило:
– Нет, сеньор. Теперь я готовлю только для мужа и для себя. Он даже слышать ни о чём таком не хочет.
Из дома раздался мужской голос:
– Кто там, Мариазинья?
– Какой-то сеньор ищет кухарку. Предлагает мне… Говорит, хорошо платит…
– Пошли его к дьяволу. Нет здесь никаких кухарок.
– Вот видите, сеньор? Он и слышать не хочет, чтобы я пошла в услужение. Ревнует… Такой поднимает хай из-за любого пустяка… Он сержант полиции, – поведала она, довольная, что её так ценят.
– Ты всё ещё треплешься с чужаком, женщина? Гони его, пока я не рассердился…
– Лучше, сеньор, вам уйти с глаз долой…
Она снова стала вычёсывать из волос вшей, выставив ноги на солнце. Насиб пожал плечами.
– Может, знаешь кого-нибудь?
Она не ответила, лишь покачала головой. Насиб спустился по холму Витория, прошёл через кладбище.