– И всё же я настаиваю на вашем присутствии. Приходите в «Везувий», бар Насиба.

– В таком случае я поеду послезавтра…

– А я оставлю для вас первое место.

Фазендейро стал прощаться:

– А это не опасно? Вдруг эта штука перевернётся. На такой-то скорости… Поверить не могу…

Все на мгновение смолкли, услышав пароходный гудок.

– Требуют лоцмана… – заметил Жуан Фулженсиу.

– Это «Ита» из Рио. На ней возвращается Мундинью Фалкан, – сообщил Капитан, который всегда был в курсе всех новостей.

Слово опять взял Доктор, подчёркивая важность своих слов поднятым вверх указательным пальцем:

– Точно вам говорю: совсем скоро, лет, может, через пять, Ильеус станет настоящей столицей – больше, чем Аракажу, Натал, Масейо… Сейчас на севере страны нет города, который развивался бы так стремительно. Всего несколько дней назад я прочёл в одной столичной газете… – Доктор неторопливо ронял слова, даже в дружеской беседе он говорил как трибун, и с его мнением всегда считались. Бывший государственный служащий, который пользовался репутацией человека высокой культуры и большого таланта, потому что публиковал в байянских газетах длинные и занудные исторические статьи, Пелопидас ди Ассунсан д’Авила, ильеусец в десятом колене, был в некотором роде гордостью города.

Окружающие согласно закивали, все были рады окончанию дождей, и несомненный прогресс зоны какао был для них всех – фазендейро, чиновников, предпринимателей, экспортёров – поводом для гордости. За исключением Пелопидаса, Капитана и Жуана Фулженсиу, никто из собравшихся в тот день в рыбных рядах не был уроженцем Ильеуса. Все они приехали сюда, чтобы заработать на какао, но чувствовали себя настоящими грапиунами[44], навеки связанными с этим краем.

Седовласый полковник Рибейринью вспоминал:

– Когда я сошёл здесь на берег в тысяча девятьсот втором году – в этом месяце будет двадцать три года, – это была жуткая дыра, край света в полном запустении. Городом тогда считался Оливенса…[45] – улыбнулся он. – Причала не было, улицы без мостовых, народу мало. В таком месте только смерти дожидаться. А сегодня, сами видите, каждый день – новая улица. Порт забит кораблями.

Он указал на гавань: грузовое судно корпорации Ллойда стоит у причала железной дороги, пароход компании «Байяна» – у пристани перед складами, от ближайшего дебаркадера отходит катер, освобождая место для «Иты». Многочисленные баржи, катера и лодки прибывали в порт и возвращались на фазенды по реке Кашуэйре.

Они беседовали у рыбных рядов, построенных на пустыре напротив улицы Уньян, где бродячие цирки обычно ставят свои палатки. Негритянки продавали здесь мингау и кускус, варёную кукурузу и кексы из тапиоки[46]. Фазендейро, привыкшие вставать с рассветом у себя на плантациях, и некоторые горожане – Доктор, Жуан Фулженсиу, Капитан, Ньё-Галу, иногда судья и Эзекиэл Праду (он почти всегда приходил прямо из ближайшего борделя) – собирались здесь ежедневно ещё до пробуждения города под тем предлогом, что здесь можно купить самую лучшую, свежайшую рыбу, которая билась, ещё живая, на прилавках. На самом деле они приходили сюда, чтобы обсудить последние события, поговорить о дожде, видах на урожай и ценах на какао. Некоторые, как и полковник Мануэл Ягуар, появлялись так рано, что могли наблюдать, как покидают кабаре «Батаклан» последние посетители и как на берег возвращаются рыбаки с полными корзинами сибаса и дорады, сверкающими в лучах восходящего солнца, как серебряные клинки. Полковник Рибейринью, владелец фазенды «Принсеза да Серра», человек богатый, но при этом простой и добродушный, почти всегда оказывался там, когда в пять часов утра Мария ди Сан-Жоржи, красивая негритянка, мастерица готовить мингау и кускус из маниоки, спускалась с холма с подносом на голове, одетая в цветастую ситцевую юбку и белую крахмальную блузку, в вырезе которой были видны её крепкие груди. Сколько раз полковник помогал ей опустить на землю миску с мингау и поставить поднос, не отрывая взгляда от её декольте.