В этот первый день зимы 1888 года, пока Хик-Хик беспробудно пил, с утра и до позднего вечера шел снег. Мириады снежинок падали и падали, словно в небе открылся шлюз. Хик-Хик снова напел свой дурацкий куплет, а потом, опьянев окончательно, принялся осыпать гриб проклятиями, споря с ним, словно они сидят в трактире. Заплетающимся языком требовал, чтобы чудовище помогло ему вспомнить слова. Что за слово такое – «криница»? Что оно значит? Почему не сказать просто – «родник»? И при чем тут этот охламонский солдат? Они что – влюбленная парочка? Или она шлюха?

– Тебе, гриб, как кажется? – теребил Хик-Хик чудовище, но ответа не добился.

Гриб стоял неподвижно и молчал, хотя пьяный орал во всю глотку, плевал в его единственный глаз и дубасил его кулаками.

Однако, оказавшись с монстром лицом к лицу и получив возможность разглядеть его хорошенько, Хик-Хик почувствовал некое подобие сострадания. В конце концов, у них было много общего: оба нежданно-негаданно оказались в недрах Пиренейских гор, оба жили вдали от людей. И оба были уродливы. Он думал обо всем этом и посмеивался, разглядывая бутыль из зеленого стекла.

Нож все еще торчал в глазу чудовища, воткнутый по самую рукоятку. Неприятное зрелище. Нож не должен оставаться там навсегда, но ведь любое существо может яростно воспротивиться, если попробовать вытащить клинок из его раны. Интересно, гриб возмутится? Или его тело – аморфная и бесчувственная масса, эдакая губка?

– Попытаюсь тебе помочь, товарищ, – произнес Хик-Хик. – Ты, пожалуйста, не волнуйся.

Он отставил бутылку, подошел к грибу и схватился за рукоять всей пятерней. Действовал он не слишком решительно и вытаскивал нож медленно, очень медленно. Время, казалось, застыло. Но клинок вышел из раны без проблем. Монстр не двинулся с места и не возражал. Хик-Хик похлопал его по цилиндрическому туловищу, как старого приятеля.

– Вот и отлично, – сказал он и добавил: – Мне кажется, из тебя выйдет отличный борец за Идеал. Ты слышал что-нибудь о Бакунине?

Рассказывать об анархистском Идеале грибу было сущим идиотизмом. Но ничем другим Хик-Хик заняться не мог, а потому провел целый день в рассуждениях о социальном прогрессе и будущей революции, время от времени прихлебывая из бутылки. К несчастью, интересного собеседника из чудовища не вышло: оно не возражало, не поддакивало и не высказывало собственного мнения. Наш герой дружески похлопал его по холодной и осклизлой ножке:

– Ты ведь не какой-нибудь чертов ревизионист, правда? – спросил он монстра, посмеиваясь.

Вечером пьяный Хик-Хик свалился на матрас и скрючился под тремя одеялами из грязных кож, которые совсем не грели. Он понял, что проведет ночь не один, но компанию ему составит не Майлис. Бедняга приподнялся на локтях, словно хотел пожелать своему неожиданному соседу спокойной ночи.

Гриб стоял на том же месте в глубине пещеры. Спина его упиралась в сырую каменную стену, силуэт виднелся в полумраке в отсветах пылавшего в печи огня. Чудовище по-прежнему разглядывало Хик-Хика своим желтым глазом, а на его физиономии замерла гримаса обиженного ребенка, которого никому не удастся утешить. Теперь, когда ножа в ране не было, разница между блестящим оком и пустой глазницей казалась еще более заметной.

– Товарищ, по здравом размышлении, ты первый мире кривой гриб, – сказал Хик-Хик.

И поплотнее укутался одеялами, посмеиваясь своей шутке и попердывая.

– Кривой, кривой, кривой гриб! – звучал из-под шкур его глуховатый голос.

Обильный снегопад ознаменовал приход зимы. Снег шел днем и ночью, без перерыва, без остановки. Делать Хик-Хику было нечего: только открывать дверь в кауну два-три раза в день, чтобы ее не завалил сугроб. Он выходил наружу, делал несколько взмахов лопатой и поскорее возвращался назад в пещеру.