Враг неподвижно лежал на дне оврага, тело наполовину утонуло в снегу. Длинная кровавая борозда на безупречном снежном покрове указывала проделанный им путь. Хик-Хик скорчил брезгливую гримасу и произнес единственную эпитафию, которая пришла ему в голову:
– Будь ты проклят, капиталист-эксплуататор.
Тяжело дыша, он зашагал обратно на постоялый двор. Га… га… га… Гусыня все еще расхаживала по дому. Птица попыталась преградить ему путь, но Хик-Хик презрительно посмотрел на нее и пинком отправил на улицу. Оказавшись внутри, он первым делом зарядил лефоше. Пули хранились в аккуратных картонных коробочках, которые было приятно разглядывать и трогать. Хик-Хик доставал пули одну за другой и вставлял их в барабан. «Га, га, га!» – возмущенно кричала гусыня, словно обвиняя его в убийстве хозяина. «Сейчас ты у меня попляшешь, коллаборационистское отродье», – сказал себе наш герой, выходя из осталя с револьвером.
Хик-Хик был чрезвычайно горд тем, что попал в голову Касиану с почти двадцатиметрового расстояния. Для человека, впервые взявшего в руки оружие, это неплохой результат. Может быть, он – прирожденный стрелок! Гусыня тем временем разозлилась не на шутку и норовила ущипнуть его под коленки, как это делала обычно. Она кружила вокруг врага, пытаясь зайти в тыл, Хик-Хик тоже вращался на месте, неуклюже целясь в нее из револьвера. И, наконец, выстрелил: бр-рум!
Услышав выстрел, гусыня, которая была лысой, но отнюдь не глупой, бросилась наутек, возмущенно гогоча.
Бр-рум, бр-рум!
Гусыня металась из стороны в сторону. Бр-рум, бр-рум, бр-рум!
Чертов револьвер!
В нем кончились патроны, и проклятая гусыня, целая и невредимая, бежала прочь по насту, точно святой по водам.
Без всякого сомнения, он попал в Касиана с расстояния в двадцать метров, но, скорее всего, ему просто повезло. На самом же деле хуже его не было стрелка во всех Пиренейских горах.
Хик-Хик не знал, что ему теперь предпринять. Он уселся возле стойки и осушил полбутылки винкауда. Гнев утих, как лавина, которая скатывается с гор и замирает в долине, и мысли снова вернулись к ней. К Майлис. Надо навестить ее, успокоить, попросить прощения. Но что он мог ей сказать? Девять негодяев, девять мерзавцев изнасиловали ее. Если бы он оказался там, где ему надлежало быть, ничего бы не случилось. В том, что гриб вырвался из земли, его вины не было, но только с пьяных глаз может человеку прийти в голову ковырять среди ночи шляпку гигантского гриба. Ты – безмозглый кретин, сказал себе Хик-Хик.
Выпив еще полторы бутылки винкауда, он решил поступить так, как велел инстинкт самосохранения: забрать из осталя все самое необходимое и вернуться в пещеру. Забиться в нору и перезимовать, укрывшись от всего мира.
Тут он услышал ослиные вопли, доносившиеся из стойла. Это вопил осел Касиана, который седлал его дважды в году – в начале и в конце зимы, уезжая с постоялого двора и возвращаясь. Но теперь Касиан мертв, и Хик-Хик сказал себе, что можно использовать животное для перевозки груза в пещеру. Он забрал из большой кладовки за стойкой сухие колбасы и зельц, навьючил на ишака две огромные сумы с бутылками винкауда и прочими припасами, а сам уселся сверху. Все шло как по маслу, пока они не оказались возле кауны.