Но ничего, Тунгучбай-ата, вы и так остаётесь героем в глазах тех, кто способен оценить глубину вашего подвига!

12 апреля 2010

Звонок в калитку, дверь открывает приветливая женщина, приглашает войти. В ноги бросается симпатичная псина. Потявкала малость для приличия, но, принюхавшись, подобрела: свои. Навстречу из глубины двора бодро шагает ветеран Великой Отечественной войны. Легко узнать его по дружелюбному облику и орденам на груди. Протягивает руку – «Будем знакомы! Лютин Николай».

Николай Лютин

– Не пил и не курил я никогда, дружок, вот и дожил до 86 лет. Родился в Алма-Атинской области в селе Голубиновке. С детства мечтал об авиации, окончил курсы ДОСААФ. Тут пришла заявка в военкомат на 6 человек. А мне ещё и 17 лет не было! Но я сам вызвался и отправился в Беловодское в школу младших авиационных специалистов. Окончил её в начале 43-го и сразу на фронт.

Вот, как я выглядел тогда, – говорит ветеран, протягивая старое фото. На потрёпанной временем корочке изображён молодой парень. На обратной стороне поблекшая надпись, сделанная бравым солдатом Лютиным: «…На долгую память моим родителям от их сына. 1944 год».

– Нас сначала направили в Харьков, потом перевели под Полтаву, там как раз 4 новых аэродрома открылись. Я попал на базу в Миргород и поступил в лётно-техническое училище. Поставили задачу: в короткие сроки научиться обслуживать самолёты. Они у нас были американские – тяжёлые бомбардировщики «Боинги Б-17». Мы с союзниками вообще бок о бок воевали и аэродром открыли не без их содействия. Весь лётный персонал состоял из союзников, а советские ребята технической подготовкой занимались. Причём делать это надо было в сжатые сроки. Прилетит «Боинг» в 4 утра, а в 8 – снова вылет. Двадцать тонн вооружения за 4 часа на борт загрузить – это вам не шутки! Наша база обслуживала несколько фронтов, и на аэродром иной раз приходило до 900 единиц боевых машин! Самолёты от нас и в Италию летали, и в Испанию, и в Польшу… Было трудно, но работу свою я любил и даже свободное время проводил на аэродроме. «Где Лютин?» – спрашивают офицеры. «У самолёта!».

Мы ведь не только бомбы загружали, но и учиться успевали. День и ночь грызли гранит науки, отдыхали всего 3-4 часа. А ведь молодые были, гулять хотелось! Но долг есть долг. Так и втянулись постепенно, да и местный народ был к нам благодушен. Лошадей, к примеру, давали, чтобы легче было снаряды до самолёта доставить.

Шкодили бывало! Недалеко от аэродрома располагались бахчи и кукурузные поля. Как раз кстати пришёлся старенький самолётик Щ-2, его я и облетал. Соберёмся вчетвером с товарищами вечерком и до поля. Два полёта – бахча пустая! Приходят колхозники разбираться. Нас строят: чья это работа? А я боюсь, вдруг узнают?! Сейчас смешно вспоминать, а тогда за такое карали по всей строгости, расстреляли бы сразу! Но секрет товарищи так и не раскрыли.

Аэродром наш был крупной целью, и бомбили его нередко. Даже Сталин после бомбёжек приезжал с комиссией по изучению ущерба. «Сыны мои, мужайтесь, я с вами», – поддерживал он нас, совсем ещё мальчишек.

Вспоминаю такой случай. Фашисты сбросили на дорогу мины-лягушки – не выехать из части! Но один храбрый паренёк всех выручил. Рискнул и через опасный участок прорвался. Глядим, путь открыт. Его, естественно, сразу в Полтаву повезли, вручили Золотую Звезду и орден Ленина.

Немец один как-то повадился каждый день после обеда над базой летать. Разведчик, что ль? Но двое наших ребят поднялись в воздух, перехватили его истребитель и вынудили сесть. Так мы того фашиста и пленили.