Пусть не будит солдат

Грустный крик журавлиный.

От бессмертных полков

К неприступной твердыни —

Мир во веки веков

От войны и поныне.

Всё, что было под Ржевом,

Не расскажешь словами.

Битву маршальских жезлов

Назовут жерновами.

Благовест Победы

Завтра утром победной проснётся весна,

В первый раз с тишиной обнимаясь.

Только мне до рассвета придётся без сна

Не сомкнуть глаз, страдая и маясь.

Не уснуть потому, что погибли друзья,

Их тела под полотнищем стяга.

Это знамя за них те, кто жив, водрузят

На поверженный купол рейхстага.

Из солдатских кровей ярко-красный кумач

Будет реять во славу героев.

Гладит дома рукой фотокарточку мать,

У неё их, потерянных, трое.

В путь последний проводит салютов заря,

Их приют в покорённом Берлине.

Свои жизни солдаты отдали не зря,

Мир во веки веков и поныне!

Днём опустят бойцов в лоно братских могил,

Преклонив боевые знамёна.

Мир спасённый, зачислить солдат помоги

В полк бессмертный их всех поимённо.

Им покоиться лучше в родимой земле,

Но до Родины славной не близко.

В опалённой войной, на ковыльной золе

Будет только звезда обелиска.

Они миг до триумфа войны не дошли,

До него оставалось полшага.

Пусть со светлой тоской прах несут журавли

Тех, кто пал у развалин рейхстага.

Им лежать в гимнастёрках, к погону погон,

Рядом с ними отцы их и деды.

А в России по ним горит Вечный огонь,

Как бессмертное Знамя Победы.

У них не было жён, также как и невест,

Им всего лет по двадцать на брата.

В честь прихода Победы звучит благовест,

Мне стучит сердце звоном набата.

Как хотелось забыться, да так, чтобы сны

Приказали: «С фашистами к бою!»

Чтобы снова вернуться в горнило войны

И закрыть их от смерти собою.

Нынче май сорок пятого, радость в глазах,

Отшумели военные грозы.

У победной весны навернулась слеза,

Это плачут по павшим берёзы.

На бруствере войны

В сорок пятом году отгремела война,

Отшумели военные грозы.

Всем обязан тебе, фронтовая жена.

Помнишь бой у сгоревшей берёзы?

Предрассветный туман разливался окрест,

В тишине спали маки и розы.

Но уже полыхал атакованный Брест,

И, как свечи, горели берёзы.

В трёх верстах от войны окопался наш взвод,

Там, где нет даже места на карте.

Перед бруствером смерть, за спиной небосвод,

И восход как заря на закате.

Кто же знал, что во всём превосходит нас враг —

По три танка с крестами на брата.

Где был вырыт окоп, появился овраг;

И утрата, утрата, утрата…

Сколько было в то утро фашистских атак,

Знать не знали кукушкины слёзы.

Где застава была, там теперь пустота,

Ни одной уцелевшей берёзы.

От снарядов растерзанной гибла земля,

У бойцов к ней, как к матери, жалость.

И сжималась бронёй окружений петля,

И страна всё сужалась, сужалась…

Небо падало вниз, нечем было дышать

Из-за копоти, дыма и смрада.

У безжизненных тел билась в муках душа —

Это было исчадие ада.

Мы держали плацдарм, выбиваясь из сил,

За пределом немыслимой грани.

Раскалённый свинец ноги мне подкосил,

Я шрапнелью был в голову ранен.

Пал, уткнувшись лицом в молодой березняк,

Я забредил мольбой о высоком.

И, хватая губами прохладный сквозняк,

Упивался берёзовым соком.

Не надеясь, что ангелы могут спасти,

Крикнул роте: «Прощайте, ребята!»

Кто-то всё-таки смог до меня доползти;

Всё кругом было кровью объято.

Рядом бил пулемёт, надрываясь взахлёб,

Пушки «ухали» стоном набата.

Тот, кто ласково мне перевязывал лоб,

Прошептал: «Я сестра медсанбата.

Милый мой, потерпи, я сейчас помогу,

Отползём вместе из-под обстрела».

Как хотелось нарвать ей цветов на лугу,

Но кругом всё горело, горело…

Мы ползли… Нет, сестричка тащила меня

По траве, сапогами измятой,

Почерневшей от пепла, сухой от огня,

Всё же пахнущей чайною мятой.

Где-то рядом должны быть медпункт и санчасть,