Когда Симеон всё-таки кивнул, я всё-таки отвёл глаза. Пусть его.

– Она знать не желает, по крайней мере так говорит, всё время проводит на репетициях, ты же знаешь… Весёлая, как всегда.

Ещё бы.

– Как ты меня нашёл?

– Информатор сообщил, что ты прибыл на Пересадочную. Дело техники. Как раз успел сюда. Так и знал, что полетишь паромом. Ты ужасно предсказуем.

Ясно. На Изолии приватность всегда была не в чести.

– Скажи, Рэд, о тебе тоже ходила какая-то противоречивая информация…

Я молча швырнул ему пакет мыслекода, пускай переваривает. И остальным передаст. Живой я для Галактики или нет, при всём хорошем, что было между нами в прошлом, это теперь касалось только меня и Лианы, остальные пусть идут… своим ходом.

Глиссер беззвучно швырнул меня в сторону голубой глади залива, облака прекрасно гармонировали с оттенком воды. Творцы и здесь оставались сами собой. Вода тоже была великолепна, я проплавал на мелководье вокруг глиссера добрых три часа кряду, пока не сумел выбросить из головы все дурные мысли. И даже эхо этих мыслей словно решило отдохнуть.

Цитата из Бортового журнала: «Счастье солдата – игра. Даже великий воин ничто без него, но только лучшие из них могут управлять этой странной силой. Я редко веду записи, но именно сейчас мне бы хотелось с кем-нибудь поделиться.

Бывают мгновения, когда воин должен быть немного философом. Тебя окружает смерть, может, легкая и быстрая, а может, долгая и мучительная, какая разница, конец-то один. Но её ожидание, оно хуже всякой смерти, которая для солдата – дело привычное и даже обыденное.

Когда твой штурмовик идёт в атаку, когда его броня сверкает, а энерговоды гудят, ты иногда вспоминаешь о ней, но никогда не сжимаешься на ложементе, воображая возможное будущее. Ты просто летишь, отчётливо сознавая возможный исход. И когда это состояние удается сохранить на годы, вот это я и называю частью настоящего солдатского счастья».

Подопечные Кенстриджа и его ребят иногда знали о негласном контроле за их делами, связями и перемещениями, но почти всегда – хотя бы подозревали о самой возможности такого контроля. А когда имеешь дело с Кандидатами, то ты никогда не ошибёшься, если будешь считать, что подозрение у них переходит в уверенность спустя минуты эдак полторы. Как вообще можно пытаться понять, что происходит в голове у человека, который не только способен в любой момент просто исчезнуть из поля зрения любого прибора, но и, при желании, скормить ему любую липу, какую ему заблагорассудится. Как?

А вот так и можно. То, что эти люди – Кандидаты, не меняло ничего. Они оставались людьми до последнего, цепляясь за свою человеческую природу как за спасительную соломинку. Соломинка не спасала, но тем не менее. А значит, они терпели и будут терпеть пусть самый тонкий, самый ненавязчивый, самый необязательный, но контроль, потому что человек верит человеку. А в команде Кенстриджа работали люди.

И сам Кенстридж был человек. Никогда он бы не переступил черты сам, и не дал бы её переступить любому другому. Их вечные в обоих смыслах оппоненты в Совете могли решить для себя что угодно, но это должно быть их решение, а не его, и не его ребят. И исполнять эти решения предстоит уже не людям.

А значит, помни первое правило инвестигейтора – доверяй свидетельствам, по крайней мере до тех пор, пока они не начинают противоречить друг другу. И не доверяй ничему, как только подобное противоречие будет обнаружено.

Кандидат, сокрытый за очередным безумным «кодовым именем», был террой инкогнитой не только для Кенстриджа, но прежде всего для самого себя, а потому, решив в уме простейшую задачку, легко становился собственным соглядатаем, более даже не отдавая в том себе отчёта. С их непогрешимой памятью это было немудрено, старое решение просто терялось в завалах мелких каждодневных деталей, но продолжало оставаться в силе.