«Баньши» – очень гибкая машина, блоки её сконструированы способными в полёте менять геометрическую конфигурацию в довольно широком диапазоне, позволяя проделывать с ними самые невероятные штуки. Я некоторое время спокойно размышлял над тем, что мне выбрать – излюбленную «ласточку», размещение с весьма широким углом поражения целей, или придумать на скорую руку что-нибудь более подходящее к данному моменту, но тут на связь вышел один из моих «пассажиров» и, злостно нарушая субординацию, принялся высказывать мне всё, что он обо мне думает. Я коротко извинился и передал остальным, чтобы не забывали про пехоту на броне.

Когда всё утряслось, и я успел проделать, что мог, с Отрядом, своей машиной и всем остальным, начали поступать свежие данные о полётной программе, так что я тут же углубился в изучение, краем уха вслушиваясь в то, как один из сержантов в общем канале травит байки. Боевой настрой нулевой. Мне это не нравилось – мы летели не в отпуск, а к линии фронта.

Прервав рассказчика, я сперва хотел парням сказать что-то бодрящее, потом плюнул, приказал всем спать, а сам вернулся к плану.

Спустя час уснул и я. Нужно беречь силы. Если что, автоматика нас разбудит.

Изолия Великая была миром, полным противоречий. Я её не любил, но, вместе с тем, улетая в который раз, почти сразу начинал по ней скучать. Странный мир. Космос знает, когда заселенный, он был одной из самых старых человеческих колоний в этом Секторе Галактики. Мир-подмостки. Мир-театр.

В периоды межсезонья, тянущееся порой годами, количество её жителей могло не достигать и пары миллионов. И вместе с тем – ажиотаж в остальное время, наплыв туристов, почитателей, галактических социологов и представителей множества Галактических Служб, переполненные залы Колизеев и Пантеонов. Брызги смеха и скрежет зубовный. Море эмоций. Огромное множество зданий всех немыслимых форм, размеров и расцветок, соперничающих порой по величине и великолепию с самим ирнским И-Сто, были разбросаны безо всякого смысла и цели по всем континентам, – вы бы ошиблись самым ужасным образом, если бы подумали, что это и есть знаменитые Двадцать Три изолийских Театра. Во-первых, вне всякой логики, их было гораздо больше, а во-вторых, это на самом деле музеи на потеху приезжим, а то и вовсе – самые обыкновенные, прозаические жилые дома местных жителей. Одни тут предпочитали жить в сотворённых собственными стараниями дворцах, другие – чуть не в соломенных хижинах.

А Театры… посмотрите там, маленькое такое. Вот это один из них.

Творцы жили в башнях, пилонах, пагодах. Жили, отделясь друг от друга сотней метров высоты, что пролегали меж этажами или предпочитая чисто мнимое соседство, например, традиционной таежной разрозненности постиндустриальных миров. Всё это смотрелось странно, непонятно, где-то и вовсе чуждо, но Творцы для меня, по непонятной причине, были теми людьми, которые до конца оставались непонятными даже сами себе, кроме того, однажды они почему-то вообразили, что и я сам им интересен. Я, изгой без дома и семьи, без вкуса к жизни и без вкуса к творчеству, всей своей жизнью опровергающий их ценности, смысл их жизни…

Если вы думаете, что я понимаю, почему, то вы ошибаетесь.

Мы довольно часто здесь бывали до того, последнего моего приезда, так всё время получалось, я уж и не помню точно, каким образом удалось меня сюда затащить в первый раз. По-моему, это было еще в бытность нашу кадетами. Но лишь в последний раз я прилетел на Изолию сам, по собственной воле, без уговоров с чьей-то стороны и проклятий с моей. Пусть почти всегда это было в шутку, на этот раз шутить было некому. Три года меня здесь не было, и вот, судьба меня принудила нанести этому миру прощальный визит. Раньше всё выглядело не так фатально, бывали и моменты ближе к жанру фарса.