– Я к тебе, собственно, по делу.

– Я догадался, что не пиво пить. Выкладывай.

– У нас священник сбежал. Хотим вернуть.

– Ух ты, церковь снова рабство узаконила? Поговори с теми ребятами, – Гвидо указал на восточных купцов, – думаю, сведут с кем-нибудь с варварского берега [побережье стран Магриба – Алжир, Тунис, Марокко]. Про Джаляль-аль-Хиляль слышал [небольшая, но стратегически важная база мусульманских пиратов в Провансе]? Говорят, за благородных девиц большие деньги платят, но и образованного святошу можно выгодно продать.

– Кто говорит, очередной пьяница, который за ворота Франкфурта ни разу не ступал? Не удивлюсь, если Джаляль-аль-Хиляль всего лишь восточный рынок, а на варварском берегу продают разве что скотину.

– А евреи не делают обрезание и едят свинину. Ладно, от меня-то ты что хочешь?

– Сведи меня с Вигериком.

Гвидо не выдержал, заржал как конь.

– Как я тебя сведу? Я и сам его в глаза не видел.

– Но у тебя же есть связи в трущобах.

– Да, пара скупщиков и шлюх. За кого ты меня держишь? Я добропорядочный горожанин, с серьёзным жульём не общаюсь.

– Ты сказал шлюх? Старая матрона должна знать Вигерика.

– Я не знаком со старой матроной. Пару раз её видел, но мы не общались.

– А ты мог бы? Дело срочное.

– Нет, не мог бы. Нельзя просто прийти в трущобы и начать расспрашивать. Тебя там первые встречные прирежут. Вот что, не нужна тебе матрона, не нужен Вигерик. Есть одна девица. Если должник скрылся, идут к ней.

– Девица? – брезгливо уточнил Рене.

– А тебе не всё ли равно, болтается у неё член между ног или нет? Город она знает лучше прочих.

– Ладно. Как её найти?

– У неё дом недалеко от луговых ворот. На двери нацарапано «злая сука». Там ещё церквушка рядом, ты должен знать.

– Да, знаю.

– И, Рене, не спрашивай ни у кого дорогу, сам ищи. Одну руку всегда держи на мече, другую на ноже.

– Я вот всё забываю, идти нужно по центру дороги или с краю.

Гвидо ответил притворным «ха-ха».

– Под окнами иди, а то давно тебе на голову ночной горшок не выливали. Я не шучу, в трущобах опасно. Твой крест может и сослужит службу, но всё равно будь настороже. Жулики, конечно, набожный народ, священников не трогают, а вот насчёт тебя не уверен. С девкой тоже не расслабляйся. Какой бы миловидной не казалась, она в трущобах одна без защиты и до сих пор жива. Держи ухо востро, опасная девица.

– Да понял я, понял.

– Она берёт недёшево. Тебе платят по солиду10 в день, как прежнему храмовнику, или как рыцарю?

– Нет, мне платят двенадцать пфеннигов. Ты сам-то солид когда в последний раз в руках держал?

– У меня при себе есть византийский.

– Ты им расплачиваться что ли собираешься? Не глупи, его продать дороже. Сейчас из золота почти не чеканят.

– Не, я его на счастье ношу.

– Ладно, Гвидо, пора мне, – произнёс Рене, поднимаясь из-за стола. – Рад был повидаться. Честно. Спасибо за помощь.

– Ну, коль так рад, в следующий раз не делай вид, будто нашёл на стене базилики что-то любопытное. А ещё лучше сам заходи, теперь и ты знаешь, где меня найти. Я сейчас только тут сижу, перестал с места на место бегать.

– Обязательно. Пожелал бы удачи, но ведь ни к чему, у тебя же монетка.

В дверях столкнулся с человеком. Одет небедно, даже богато. На нём добротный кожаный доспех.

«И с чего вдруг зачуханная таверна в квартале рыбьих потрохов пользуется такой дикой популярностью среди приличного народа?»

У Рене, конечно, доспех получше. Он своей бронёй гордится. Кольчуга до пояса и до локтей, звенья тёмного цвета; спереди треугольный вырез, края соединены цепочкой, отворот на груди украшен вышивкой в виде креста; нижний слой из чёрной кожи, рукава до кистей, подол до бедра. Единственная услада на службе храмовником. А к доспеху ещё мощные кожаные перчатки и сапоги. В правом припрятан нож.