– В любом случае у вас есть пять человек, которые утверждают, что колодец не был засыпан. Почему вы уделяете этому столько внимания?

Он слегка выгибает бровь:

– Наша работа – быть тщательными во всем.

– А как же водитель автобуса? – не унимаюсь я. – Он ведь запомнил Северин.

Модан смотрит на меня, и его длинное лицо не выражает ничего, кроме привычной настороженности.

– Водитель автобуса помнит лишь то, что рядом с фермой в автобус села молодая девушка и доехала до станции. По его словам, на ней были темные очки, а волосы скрывал красный шарф.

Я вижу Северин: она курит сигарету в конце сада и быстро разговаривает по телефону. Утро, еще свежо, но примерно через час солнце победит эту свежесть. Северин в своем неизменном строгом черном бикини, на голове тюрбаном закручен красный шифоновый шарф. Она стоит спиной ко мне, и, когда жестикулирует рукой с зажатой в ней сигаретой, мне видно, как движутся ее худые лопатки. Эта сцена жутко напоминает мне пятидесятые годы – гламурные кинозвезды в огромных солнечных очках, отдыхающие на Французской Ривьере. В этот момент, сама не знаю почему, мне страшно хочется, чтобы ее здесь не было. Более того, чтобы ее не было никогда. Но сегодня, разговаривая с Моданом, я лепечу:

– Да, это была Северин.

Он пожимает плечами – странное, несимметричное движение, как будто его конечностями управляет кукловод. Наверное, это неудобно, но только не Модану.

– Возможно.

– Возможно? – Я вопросительно смотрю на него.

Он снова пожимает плечами – сначала правым, затем левым.

– Возможно.

– А как же видеозапись с автовокзала?

Модан протягивает руку к папке и протягивает ее мне:

– Regardez-vous. Пожалуйста, посмотрите.

Я беру ее у него и, заставляя себя дышать, открываю. Внутри папки действительно лежит фото: зернистая картинка, не столько черно-белая, сколько разных оттенков серого. Посреди того, что, по идее, является площадью перед автовокзалом, виднеется нечто похожее на стройную девичью фигурку. Голова ее обмотана шарфом, или же это такая шляпа. Она стоит рядом с большой сумкой.

Я неуверенно поднимаю глаза на Модана:

– Это та самая запись?

Модан поднимает два пальца. Этот быстрый жест как будто одновременно говорит: «мы старались» и «c’est la vie».

– Это самое четкое изображение, какое нам удалось получить.

Я снова смотрю на фото. Возможно, Каро слегка преувеличила – это все-таки человеческая фигура. Но в целом она права: картинка ни о чем не говорит. Я продолжаю вглядываться в фото, как будто это цифровой снимок и ему требуется пара секунд, чтобы приобрести резкость. Однако размытые очертания так и не складываются в четкую картинку. При этом мои мысли вертятся вокруг одного и того же: колодец, шофер автобуса, видеозапись. Колодец, шофер автобуса, видеозапись. Что-то одно из них противоречит остальным – колодец, шофер автобуса, видеозапись, что-то одно…

Я подталкиваю папку назад Модану и внезапно спрашиваю:

– Почему вы до сих пор здесь?

– У меня есть несколько вопросов…

– Да, но почему вы до сих пор здесь? В этой стране? – перебиваю его я. – Я знаю, что от вас требуется тщательность. Но вы ее уже проявили. Вы говорили со всеми нами. Тогда что держит вас здесь? У вас есть пять человек, видевших ее живой в пятницу вечером. У вас есть водитель автобуса, по словам которого похожая на нее девушка в субботу села в его автобус. У вас есть картинка этой самой девушки на автовокзале – кстати, с сумкой. Все это довольно четко указывает на то, что после того, как мы уехали, она еще была жива. – Моя дерзость прорвалась наружу, и теперь ее не унять. – Но вы по-прежнему здесь, и мне непонятно почему, – если вы только не ищете предлог провести в Англии еще какое-то время, подстерегая в аэропортах Лару и ставя под удар свою карьеру… – Полицейский быстро отворачивается и пробегает пальцами по волосам, затем пристально смотрит на меня. Я же отказываюсь сдаваться: – Или же вы нам не верите. Я права? Вы считаете, что мы все пятеро лжем, ведь так? Что на самом деле мы не свидетели, а подозреваемые?