Приходится верхнюю одежду сворачивать рулоном и убирать в дорожные сумки, чтобы не таскать ее в руках, или через плечо, напевая про себя «мы – цыгане»». Зато к дорожным сумкам и саквояжам относятся как к обязательному атрибуту, ведь в этих чемоданах и сумках участники Блэкпула возят свои костюмы, поэтому дорожный чемодан в ваших руках – такой же нормальный атрибут, как и яркий грим. Скажете, что это немного напоминает вокзал, что длинная оранжерея с пальмами и стеклянным потолком – своеобразное фойе Winter Garden и в самом деле напоминает лучшие британские вокзалы международного сообщения? Дело вкуса!

Вы проходите несколько метров вперед, оставляя за собой выставку-продажу танцевальных костюмов и билетную кассу, – и вот вы уже в большом павильоне под стеклянной крышей. Десятки пальм в аккуратных квадратных кадках, скользкий и блестящий как зеркало мраморный пол и аромат свежего кофе, доносящийся из кафе. Подняв глаза к потолку, невольно ожидаешь увидеть грозные перины облаков, обещающие обрушиться тоннами воды, но в стеклянном потолке не только нет грозового неба, но даже не слышно, как дождь барабанит по стеклам. Не видя и не слыша привычного мира, с которым так неожиданно утерян контакт, ты с замиранием сердца и холодком в груди чувствуешь, как…

Реальность закончилась!

Началось зазеркалье, параллельный мир, призрачное царство Терпсихоры и Мельпомены.

Здесь правят бал мелодия и ритм, чувства и эмоции, азарт борьбы, восторг от владения телом, от его мышечного тонуса, радость от пируэтов, прыжков и вращения – чувство неземного полета.

С застывших хрусталем фонтанчиков люстр стекали капли радуги. Они растекались на паркете крупными световыми пятнами. От полукруглой арки, под которой, видимо, должен был разместиться оркестр, исходило розовое свечение, словно призрачный огонь манил в таинственную пещеру. На зеркалах, окруживших зал, по всему его периметру вспыхивали и гасли, как призрачная золотая сеть огней, раскинутая у северного пирса Ирландского моря, разноцветные блики. Прожектора выхватывали из полутьмы белоснежные колонны и золоченые капитоли с пышными коринфскими листьями и завитушками. Под потолком летали полноватые ангелы с пухлыми щечками и округлыми лебедиными крыльями. Яркий свет софитов выхватил одного из ангелов из причудливой игры теней, окрасил его крылья в золотисто-розовые, а затем в лиловые, сиреневые и голубые, словно дневное светило коснулось его своими лучами и затем скрылось за горизонтом.

Мерцающее голубое свечение разливалось под потолком, колонны окрасились в глубокий ультрамарин, лепнина на потолке отбрасывала темные сиреневые тени и казалась диковинными цветами, прибывшими в таинственный дворец зазеркалья из тропических джунглей.

Кобальтовые полосы света, сменяющиеся крупными лазоревыми пятнами, дрожащими в глубине зеркальны ниш, казались то струями невозможно бесшумной горной реки, то каплями остекленевшего водопада, а полукруглый подиум для оркестра, уходящий вглубь зала темной пещерой, казался пристанищем для невидимых нимф и эльфов. Золотой луч, упавший на голубой паркет, похожий на лед Байкала, рассыпался мозаикой солнечных зайчиков. В приближении ледостава знаменитое Сибирское озеро приобретает чудесный зеленовато-голубой свет, и этот лед прозрачен, как часовое стекло. Но откуда здесь, в Англии, столь странная аллюзия?

Паркет был пуст.

По сине-зеленому Блэкпульскому «льду» разбегались солнечные зайчики, словно кто-то щедро сыпал и швырял на паркет золотые монисты. Невидимые монетки сыпались откуда-то сверху и разлетались по углам зала, теряясь в темноте. В глубине трехъярусного чертога с хрустальными фонтанчиками люстр, ажурной лепниной барельефов зарождалась музыка. Нежная прозрачно-радостная, но с горькой, пронзительной ноткой румба окутывала зал шлейфом надежды, мольбы, страсти, нежности. В этом единственном танце латиноамериканской программы сердца исполнителей – сердца влюбленных должны были биться в унисон.