Я протягиваю ему полотенце, пусть и с неохотой.

– Можно как-нибудь без этого обойтись, а? – спрашиваю я. – Мне семнадцать, а ты студент.

Цзяо пожимает плечами.

– Ну, значит, ты уже должен был стать достаточно мужественным, чтобы выдержать это.

Когда я домываю руки, Цзяо уже исчезает с кухни. Я нахожу его в лавке – он как раз отправляет в рот миндальное печенье с витрины.

– Эй, это для посетителей. Я принесу тебе немного с кухни, если хочешь.

В отличие от остальной моей родни, я всегда стараюсь сначала продать выпечку идеальной формы, а ту, которая получилась не очень, приберечь напоследок. Если что-то идёт не так – например, не получается добиться нужной консистенции теста или мука уже не такая хорошая на вкус, как надо, – я начинаю заново. Да, знаю, у нас тут бизнес, а из-за моего стиля готовки мы теряем драгоценные деньги, но я просто не могу продавать что-то не высшего качества. Лия́ уверяет, что я готовлю лучшие пирожки, слойки и булочки, но я продолжаю говорить ей, что правда вовсе не так прекрасна.

Цзяо, пропустив мои слова мимо ушей, берёт с витрины бисквитное пирожное идеальной формы.

– То есть я должен есть второй сорт? Нет уж, это для тебя, Сын Номер Два.

Я вздыхаю.

– Можешь ко мне так не обращаться? Мне хватает того, что так делает папа.

В лицо он, конечно, так меня не называет – это примерно как говорить «мой младший сын» в разговорах с другими людьми, – но, конечно же, Цзяо, Сын Номер Один, уцепился за это прозвище и тычет им мне в нос при любой возможности. «Сын Номер Два» – прямой перевод с китайского языка, в котором родители иногда называют детей лао да, лао эр, лао сан, что означает «старший», «второй ребёнок», «третий ребёнок». Мой отец решил перевести это на английский как «номер один» и «номер два», как делали его родители. И, поскольку отец очень гордится тем, что был не просто «сыном номер один», а старшим сыном старшего сына (что очень престижно), он даже не задумывается о том, каково приходится мне.

– Ладно, хорошо, и как мне по-другому сказать «номер два»? Хм… о, придумал! – Цзяо по-волчьи ухмыляется, ощерив зубы. – Можешь быть Сыном-Какашкой. Эй, Сын-Какашка!

Так, ладно. Кто бы мог предположить, что я стану скучать по прозвищу «Сын Номер Два»? Ненавижу, когда Цзяо вторгается в моё личное пространство.

– Смотрю, ты прям повзрослел после первого курса, – отвечаю я, закрывая витрину и придерживая её рукой.

– Шутки про какашки смешны в любом возрасте.

По правде говоря, Цзяо мог бы рассказать самую смешную шутку на Земле, а я всё равно бы не засмеялся – потому что её рассказал он. Да, дошло до того, что я не могу отделить то, что он говорит, от факта, что это говорит он.

Цзяо проглатывает последний кусок пирожного и тянет, опершись о прилавок:

– Можно задать тебе серьёзный вопрос?

«Нет», – думаю я.

– Почему ты проводишь тут столько времени? Я уже говорил это однажды, но повторю снова: выпечка – для девчонок.

Однажды? Он говорил это примерно миллион раз. Честно скажу, если бы я попытался ответить на вопрос Цзяо, ничего хорошего из этого бы не вышло, поэтому я просто молчу.

По иронии судьбы, именно из-за него я полюбил выпечку. Когда мама вернулась на работу и больше не могла защищать меня от Цзяо, я начал проводить всё больше времени на кухне «Лунных пряников» и учиться у папы. Это было единственным местом, безопасным от Цзяо – он не выносил и мысли о том, что его могут увидеть рядом с чем-то «настолько девчачьим». Поначалу я ненавидел печь, потому что никак не мог заставить тесто, глазурь и слойки мне повиноваться, но чем больше Цзяо надо мной подшучивал – «Эй, тебе яйца миксером перевзбило, что ли?», – тем сильнее я хотел научиться печь хорошо, в пику ему. Или, возможно, чтобы доказать, что он ошибается. Прошло уже столько лет, что я и не помню, думал ли когда-нибудь, что мне удастся его переубедить, но за это время я успел искренне полюбить выпечку.