Он знал историю семьи Алекса. А про воспоминания его прапрадеда, служившего именно на "Гёбене", ему мальчишки рассказывали в подробностях.

- У него мышление, как у крота, а не как у историка, - кипятился Алекс, - То, что он говорит даже про адмирала Эбергарда - написано явно британцами. Якобы такие смелые англичане пропустили "Гёбен" к Севастополю, а Эбергард струсил и вёл себя непрофессионально, не открыв огня по крейсеру. Тут нас и прорвало. Виноваты, не смогли молчать. Мой прапрадед, кстати, писал в дневнике, что никак не мог понять, почему русские выбирают в союзников тех, с кем враги не нужны. Не верить фригатенкапитану, служившему старшим офицером на "Гёбене" мы не можем.

- Да, - подхватил Игорь, - потому что потом пошла традиционная песня, что немцы трусы и слабее русских. Что их крейсер смогли выгнать корабли-развалины. Получается, Бушуев сам себе противоречит. Или русские дураки и трусы, или всё-таки именно они заставили "Гёбен" и "Бреслау" гореть.

- Но опять же, - снова заговорил Алекс, - Разве может морской офицер думать, что его враги трусы и идиоты? Разве это не приводило к фатальным ошибкам во многих сражениях? Ведь немцы не были ни трусами, ни дураками. Как бы ни рисовали на них карикатуры. Феликс фон Ратт пишет о подвиге и самопожертвовании унтерофицера с "Гёбена", который задраил переборку и не дал распространиться пожару к крюйткамере (пороховому погребу) . Спас корабль от взрыва. Хотя попадание было в третий каземат, откуда огонь очень быстро пошел.

Мальчишки говорили горячо и взволнованно. Ветров понимал, что у них-то в руках был живой исторический документ. Мало того, писал участник событий, фригатенкапитан, а не штабист с берега. Вадим как никто иной знал, что они там эти умники, ни разу в море не выходившие, могут понаписать в своих отчётах.

- Так предъявил бы ему документ, - Ветров был, конечно, на стороне мальчишек.

- Бушуев не читает по-немецки, - объяснил Игорь, - Алекс ему предлагал убедиться собственными глазами. Но наш историк, кажется, даже горд, что без словаря не знает ни одного иностранного языка. Как так? Он же училище закончил как-то. У тебя же английский, французский и японский.

- Ну, скажем прямо, японским я последний раз пользовался, когда с вашей семьёй знакомился ещё женихом и понравиться пытался. А ты сам сейчас ответил на свой вопрос. Он его закончил "как-то". И грустно, конечно, когда такие берутся учить, а ещё хуже - командовать.

18. Глава 17

17.

Виктория в очередной раз удивилась, сколько людей в Москве сразу стали им помогать. Во-первых, из Североморска прилетела Катя с младшей дочерью. Её сыновья остались учиться. Туда на помощь улетела мама Ольги - Людмила Викторовна. Во-вторых, решили вопрос со школой. Сначала Вера сходила в шведское посольство. Там была школа. И даже кто-то из знакомых отца Тори работал в торгпредстве и обещал протекцию. Но с Верой разговаривали сухо. Сказали, что мест в школе сейчас нет. Не отказывали прямо, всё-таки Тори - гражданка Швеции. Но и не обещали ничего конкретного. Тогда вмешалась Ольга.

- Вера, Виктория должна учиться. Можно, конечно, перевести её в экстернат и убедить разрешить аттестацию в школе при посольстве. Но скажи честно, ты же не планируешь возвращаться?

- Я - нет. Ты не переживай, мы потом снимем квартиру в Москве. Или уедем в пригород. У меня там от матери осталась двушка. Родня живёт. Но я, если надо, скажу, чтобы съехали.

- Вер, ты не о том думаешь сейчас. Живите спокойно. Но Виктория должна быть занята своими делами. И хорошо бы в компании с ровесниками, пока ты проходишь лечение. Ей и так непросто. Надо занять её время и мозги. Если посольство её не берет, значит, она будет учиться у нас. Там, где мы все работаем. Я, Даша и Кира. У нас отличная школа. Катя её закончила. Дети все приличные. И языки. Просто Виктории, конечно, не будет. Но давай честно, ей сейчас нигде не будет просто. А так хоть под нашим присмотром. И с максимальной лояльностью руководства.