На самом деле возлюбленную художника звали Маргерита Лути. Её отец был булочником[2], отсюда и прозвище. История их взаимоотношений была настолько хорошо встречена публикой, что образ девушки то и дело находили в работах Рафаэля. Например, её видели в тех самых мадоннах, которых вначале так хотел изобразить Карл. Есть и отдельные произведения, например, «Форнарина» и «Донна Велата». А Жан Огюст Доминик Энгр в тысяча восемьсот четырнадцатом году закончил свою «Большую одалиску», которая предназначалась для сестры самого Наполеона, Каролины Мюрат. Занятное творение. Карл знал манеру художников Возрождения всё идеализировать. В этом конкретном произведении Энгр, например, добавил натурщице три лишних позвонка. Это было сделано для того, чтобы компенсировать слишком длинную правую руку и отвлечь зрителя от неправдоподобия положения левой ноги. В то же самое время на холсте всё находится на своих местах, создавая ощущение гармонии. Карла заинтересовал тот факт, что на картине того же Энгра – «Рафаэль и Форнарина», – которая была написана в том же году, голова знаменитой натурщицы имела практически такое же положение – вполоборота. Это было единственное сходство. Ведь в образе одалиски Форнарина была одна на кровати, полностью нагая, на ней лишь головной убор, и то в качестве аксессуара. На второй картине были изображены уже двое влюблённых: один творил и любовался своим результатом, другая же, нежно прикасаясь к нему, вдохновляла его на продолжение работы. Может быть, автор что-то знал или подразумевал под этой неожиданной деталью? Несмотря на изначальный интерес к творчеству Рафаэля, Карл не придавал этому особого значения. Но, будучи в Италии, не мог не воспользоваться своим пребыванием здесь, чтобы выяснить детали взаимоотношений Рафаэля и его так называемой музы.

У истории их любви есть несколько версий. По одной, у Рафаэля и «булочницы» были свободные отношения. Она легко принимала ухаживания как других художников, так и учеников самого Рафаэля. После его смерти она не изменила своим привычкам и стала одной из самых «востребованных» женщин. Другая версия была полной противоположностью первой. Она гласила, что не было более высокой и искренней любви, чем между мастером и его единственной музой. Они были созданы лишь друг для друга.

Карл не верил во все эти сказки про возвышенные чувства. Разве могли они сравниться с настоящей, истинной энергией и мощью природы? Ни один человек не сможет столько отдать другому, чтобы в том появилось вдохновение для создания чего-то прекрасного. Всё это выдумки и ничего больше. И потом, что это за отношения, когда мужчина выкупает женщину у родного отца за три тысячи золотых? А именно так гласила легенда. Разве музу можно купить? Нет, здесь явно что-то было не так. Поэтому Карл, естественно, склонялся к первой версии. Он и сам мог похвастаться связями со многими особами – причём даже не романтическими, а вполне себе плотскими. Хотя Карл, будучи всё-таки членом высшего общества, предпочитал называть такие связи «романами». Он не страдал от нехватки женского внимания. А в последнее время последнего было даже чересчур.

Все эти мысли, что пролетели как один миг, напомнили Карлу о конверте, который он по-прежнему держал в руке. Сделав выбор в пользу забавы, он присел на кушетку и приготовился наслаждаться своим величием. Ну, что тут у нас? «Мой милый Аполлон…» – «Ненавижу, когда она так меня называет. Что дальше?» – «…твоё чёрствое сердце… холод внутри…» – «Не исключаю, но я ничего и не обещал, милочка. Признайся, мы же оба испытывали сладкие чувства во время наших встреч. Какие тогда ко мне претензии? По-моему, все получили то, что хотели. Куда ещё больше? Ты не можешь мне уже ничего предложить. Соглашусь, я всё-таки могу тебя выделить из многих, но на этом – конец, а у тебя, как вижу, “…любовь… страдание… невыносимые переживания…” Зачем терзать себя пустыми надеждами? Почему мы просто не можем получать удовольствие, без каких-либо планов? Ведь у Рафаэля же получилось. И, согласись, с Сильвестром ты тоже была ласковой. Никогда не поверю, что это не так. Аделаида, ты прекрасная девушка. Не губи себя этими глупыми страданиями. Ты можешь жить и дальше». – «…Ах, мой нежный Аполлон, надеюсь, ты понимаешь, что не оставил мне другого выбора. Мне рассказывают, как ты сжигаешь письма, наверняка среди них есть и мои. Вначале я верила, потом переживала. Думала, что когда-нибудь ты сможешь посмотреть на меня по-новому, открыть вместе со мной что-то невероятное и светлое. Как же я ошибалась! Почему я раньше не увидела, что твоё высокомерие нельзя исправить? Но я всё-таки смогла кое-что понять. Ты не имеешь права называться творцом, если ты разрушитель. Ты уничтожил моё сердце, мою веру, меня всю изнутри! Меня больше нет. А если меня нет, то зачем всё это? Зачем мне дышать, если я не могу чувствовать? Во мне уже нет жизни, я мертва. Дело за малым. Теперь уже точно. Я так решила. Наверное, ты никогда этого не прочтёшь. Так даже лучше. Главное, что я приняла решение – последнее на этой земле. Прощай. Я тебя люблю».