– Или, может быть, вы по-прежнему не доверяете нам? – Штубер поиграл пистолетом у лица Дмитрия. – Предпочитаете сотрудничеству с рейхом виселицу в виде перекладины ворот вашего «лесничества»?

– Да нет, – поспешил избежать ненужного, бессмысленного в его ситуации геройства майор. – Должность помощника коменданта меня вполне устроит.

Уже в эти минуты Гайдук хорошо представлял себе, с каким недоверием отнесутся к нему там, за линией фронта, если он хоть какое-то время прослужит у немцев. Чекист помнил, как жестоко люди Берии, к которым сам он себя не причислял, расправлялись почти с каждым, кто имел хоть какой-либо контакт с иностранными «спецами» во времена «ежовщины»; и как летели головы многих бывших военспецов, перешедших на службу в Красную армию из белогвардейских рядов.

К тому же майор прекрасно понимал, что он не подготовлен к длительной работе в тылу, как не подготовлена и сама эта невесть кем разработанная операция. На вопрос: «Кто её, операцию эту, запланировал и кто в военной разведке или НКВД будет её курировать?» – подполковник Ярцев ответил до грубости нервно: «Это без тебя решат! Твое дело выполнять приказ!»

…Сейчас, услышав согласие майора, барон победно улыбнулся. И не только потому, что отказ Гайдука ударил бы по его самолюбию. Дело в том, что он уже видел всю эту историю с вербовкой майора НКВД, начальника службы безопасности секретной базы «Буг-12», отдельной главой своей будущей книги. Несмотря на гриф «секретного психологического исследования», читаться та должна была, как захватывающий приключенческий роман.

– Под вашим командованием пленные, – неохотно возвращался барон из творческих мечтаний в реалии бытия «Буга-12», – в течение трех часов обязаны полностью подготовить аэродром к приему германских самолетов. А сейчас, – он выждал, пока с ловкостью факира Лансберг ухватит «лесничего» за седеющий загривок и приставит нож к глотке, – вы поведете нас в штабные подземелья, которые, как я предполагаю, могут быть заминированы. Не слышу жизнеутверждающего ответа…

– Да поведу-поведу, – яростно прохрипел новоявленный помощник коменданта. – Куда мне теперь деваться? Будьте вы все прокляты – и те, и эти!..

– Какая черная неблагодарность! – артистично покачал головой барон. – Почему вы проклинаете «тех», то есть коммунистов, понятно. А вот «этих», нас-то, за что?

И фельдфебель Зебольд, обожающий подобные сценки, устраиваемые «первым психологом войны», тут же подыграл ему, скорбно возводя руки к небесам:

– Нет пределов человеческой неблагодарности!

Вернувшись после посещения эскадронной коновязи, располагавшейся в степной долине, старшина застал девушку за странным для нее занятием: перебегая от одной хозяйственной постройки к другой, укрываясь то за сеновалом, то за стволами деревьев, она имитировала участие в бою. Понятно, что это была игра, однако в руках у Евдокимки поблескивал под лучами предвечернего солнца настоящий кавалерийский карабин, который перед каждым холостым выстрелом она вскидывала, передергивая при этом затвор. Оружие недавно было подобрано старшиной у железнодорожной станции, где, во время бомбежки, полегло несколько казаков; тогда же привел он в усадьбу Гайдуков и осиротевшего коня.

– А, чтобы по-настоящему, боевыми патронами, стрелять когда-нибудь пробовала? – поинтересовался Разлётов, сходя со своего вороного.

– Так ведь здесь нет ни одного патрона.

– Карабин этот не заряжен, ты права. Разрядил я его, как и положено. До этого, спрашиваю, стрелять приходилось? Во время военной подготовки, скажем?

– Не приходилось. И карабин вы зря разрядили. Вдруг сюда прорвутся немцы, с чем воевать?