– Как это “не надо”?

– Она все сделает сама. Хочет показать, что не только ей от нас есть польза, но и наоборот, ну и все такое.

– Рамота? Одна?

– Ну вместе с этим новым кораблем.

– Это не дело, – вмешался Кортасар, – Крейсера и фрегаты мы все-таки выдвинем на фланги. Зигфрид, Николай, что скажете?

– Выдвинемся, не вопрос, – ответил Рождественский.

– Еще как выдвинемся, у меня опять почти полный состав, пострелять можно от души, – сказал фон Эмден.

– Вот и славно. Тогда и начинайте, не думаю, что наши преследователи задержатся надолго.

***

– Рамота, возьмешь меня с собой?

– Нет, Менолли, ты не выдержишь, даже в капсуле. Я буду летать как дома – ну то есть как дома на крыльях, а теперь на вот этой железяке. Ведь ее моторы рассчитаны на ее “старую” массу, а теперь она стала вдвое легче. Инерция будет слишком большая.

– Интересно, а Рамота знает, какую перегрузку может выдержать? В смысле, в наших единицах? – спросил Фернандо.

– Момент… Да! Пятьдесят “же” запросто, семьдесят – с трудом, но без потери сознания.

– Ничего себе! С учетом компенсаторов, к этому можно добавлять еще полсотни, даже на линкоре. Да что там говорить, “Пингвин” поглощает до семидясети – но все равно “не дотягивает”. Круто.

– Вот Рамота и хочет “покуражиться”.

– И эта возможность появится у нее очень скоро, – прервал разговор Кортасар, – Они прыгнули в нашу сторону. “Ахиллес” и не менее десятка крейсеров – видимо,все оставшиеся.

– А что с работягами?

– Спускайте вниз, время пока есть. Верфь не защищена, если раздолбают – никто не выживет.

– Но внизу пленные лаймы!

– Потеснятся. Кто не захочет – пусть летит на верфь, помирать от “дружественного огня”, вы там им это разъясните. Никто им не доктор.

– Си, сеньор!

***

“Ахиллес” удивил всех, выйдя из гипера не на границе системы, а практически внутри ее, рядом с “Гинсборро”, и сразу же начал стрелять. Борта “Гинсборро” уже вышли, иначе потерь было бы вообще немерено, но и так вторая полетная палуба со всей командой техов была “вынесена” прямым попаданием.

– Рут! – раздался вопль Рамоты, который “услышали” все, – Рууууут!

– Прости, Рамота, – ответил Алонсо, судорожно уводящий авианосец с линии огня, – Прости. Он был на второй палубе. Я ничего не могу сделать, только спасти остальных. Да и то не факт.

– Что там происходит? – спросил Лейбович.

– Кажется, сбили “Гинсборро”.

– Что?!

– Фрагментация не подтверждена, но попадание двести пятидесятым калибром…

– О господи, а крейсера мы послали в яко бы их тыл! Пипец. Я идиот.

– А вот теперь вы сдохнете! – проорала Рамота, что тоже услышали все, и аргентинцы, и англичане. И бывшая “Галадриэль” сорвалась с места с ускорением, которого не выдержал бы никакой истребитель. Энрике Кортасару, уже готовому отстреляться по “Ахиллесу”, осталось только наблюдать, ведь этот не то линкор, не то уже непойми что, был просто-таки везде. Рамота дергала его, как сумасшедшая. Прыгала через гипер на какие-то десятки километров, что вообще-то считалось даже теоретически невозможным. И постоянно стреляла. Броня британского линкора ее интересовала не сильно, поскольку “уложить” пару серий в пять попаданий каждая строго в одну точку для нее явно не составляло труда. Через три минуты она сделала из линкора решето. Через три с половиной от британцев поступило сообщение о капитуляции. Через четыре линкор, получив наконец прямое в реактор, взорвался и развалился на куски. И тогда Рамота вышла на связь.

– Где их главная планета?

– Рамота, нет, – ответил Энрике, понимая, что бой закончен, а начинается – дипломатия.

– Они убили моего сына. Где их планета?