И ещё подслушал Сашка:

– Слышь… ты, добродетель, чё подкармливаешь кошку? Если жалко – ну, и забрал бы себе! – говорил противный, скрипучий, как хлопающая на ветру дверь, голос.

– А ты чего на меня наезжаешь? Вот ты возьми и забери… – это говорил тот, что приходил – Хрустящий с вкусными кусочками.

– Вот не подкармливал бы, она бы давно отсюда сбежала. А теперь она ещё и беременная… – зло отвечал Скрипучий.

– От меня что ли?! Слушай, иди отсюда, воспитывай свою шантрапу.

– Это ты кого шантрапой назвал? Да я тебе…

Сашка закрыл поплотнее уши, чтобы больше не слышать, что происходит там, за подвальной дверью.

А на улице уже встали морозы, да такие, что Сашке в его плащике было уже не по сезону шастать по двору. И одного раза хватило, чтобы Сашка заболел. В бреду маялся несколько дней за своей ширмой. Писк грел Сашку, как мог, притаскивал ему хрустящие кусочки. Через какое-то долгое время Сашке стало немного легче, но слабость была такая, что он не мог вставать. И как-то утром услышал подозрительное шебуршание сначала за дверью, а потом и совсем рядом.

– Давай, по углам свети, я вдоль стены уже насыпал, – говорил противный голос.

– А ты хорошо заправил корм? А то вдруг не поможет! – сказал другой незнакомый голос.

– Да, нормально! Мне сказали – что даже нескольких кусочков хватит, чтобы эта тварь отравилась… Фу… хорошо, что хоть противогаз одел.

К вечеру Писк не пришёл греть Сашку. И утром не пришёл.

Сашка, ещё совсем слабый, на ощупь стал пробираться к выходу. Около двери он нащупал руками что-то липкое, и, щупая дальше, обнаружил уже охладевший комочек. Это был Писк. Сашка почувствовал, как у него из живота потянулся наружу стон. Сашка облокотился о стену и столько так сидел и выл – не помнил.

Дверь в подвал резко распахнулась, и на пороге оказалось чудище. У него не было лица, а были большие круглые очки, и вместо рта – железная коробка. Сашка испугался, закричал и рванулся вперёд – прямо на чудище.

– Ах, ты, собака… Пригрелся здесь… Так это от тебя вонь… – как в бочку, страшно кричал противный, как хлопающая дверь, голос.

Дверь на улицу распахнулась, и мощные руки Скрипучего вытолкали Сашку.

Город, по которому побрёл Сашка, состоял из зданий, улиц, людей и… Сашки. Вот только у улиц были люди, у домов были люди, и даже у людей были люди – большие и маленькие. А у Сашки никого не было. Он был чем-то чужим и для этих улиц, и для зданий, и для людей.

Сашка, кутаясь в плащик, пошёл на манящий запах. Невысокого роста мужчина нёс от машины к небольшому домику на огромном деревянном лотке вкусно пахнущие кирпичики хлеба. Сашка встал, как вкопанный, наслаждаясь запахом. В животе урчало от голода.

Мужчина бросил косой взгляд, отнёс ещё один лоток. А когда вернулся, протянул булку хлеба Сашке. Сашка, скрюченными от холода руками взял хлеб, поднёс его к лицу и заплакал.

– Эй! Тощий! – услышал Сашка хриплый голос и обернулся, – Это моя кормушка…

Сашка прижал булку к себе, отступил назад и остановился. Отломил сколько смог, а остальное протянул Хриплому.

Хриплый сощурился, откашлялся, кряхтя и хромая, подошёл ближе:

– Откель ты такой взялся?! И-и – тощий!

Хриплый не взял отломанный ломоть. Хитро посмотрел на Сашку и мотнул головой. Развернулся, опираясь на палку и пошёл куда-то за дом. Сашка стоял и смотрел ему вслед. Хриплый обернулся:

– Ну, чё встал? Айда за мной!

Хриплый привёл Сашку к своим. Своими он называл Петровича и Нинку. Хриплого все называли Батя. Но Сашка мало говорил, и для него Батя оставался Хриплым – таким, каким он его впервые услышал.

Подвал, в котором они расположились, был уставлен шкафами, перегородками. Какие-то шкафы были перевёрнуты и на них лежала куча тряпья, матрацы, подушки. Но главное, здесь было тепло.