На следующий день Сашка бродил по улицам и разглядывал проходящих людей, уже подставляющих тёплому весеннему солнцу открытые плечи и руки.

Ближе к сумеркам ноги привели Сашку ко вчерашнему подъезду. Он сел поудобнее в углу, поджав коленки, спрятав перекрёстно руки в вытянутые из под плаща рукава кофты. И снова откуда-то появился Писк. Он выгнул спину, потом вытянул, потягиваясь, заднюю лапу и смачно зевнул. Сашка взглядом следил за движением кота, а тот – за Сашкиным взглядом. Осторожно Писк подошёл ближе и, как и вчера, ткнулся в Сашкину ногу лбом, потёрся о плащ боком, выпрашивая поглаживания, провернулся вокруг себя несколько раз, задрав хвост, потом свернулся калачиком и заполнил окружающее пространство звуками своего внутреннего моторчика.

Так стало повторяться каждый вечер. Днём Сашка бродил по окрестностям, выискивал около баков во дворе остатки съестного. А вечером возвращался в свой угол.

Однажды, во время дождя, Сашка слонялся по двору в поисках укрытия, и заметил открытую в подъезд дверь, а за ней и открытую дверь в подвал, откуда тянуло теплом от больших труб, обложенных жёлто-коричневой ватой и блестящей серебристой обёрткой. Здесь же были разбросаны разные вещи – детский велосипед, старая тумбочка, листы крагиуса и даже старая подушка. Сашка наступил на крагиус и из-под него выскочил взъерошенный Писк. Он, было, кинулся удирать, но остановился, оглянулся на Сашку, сел, вытянул заднюю лапу и начал вылизываться, давая понять, что Сашку он не боится нисколечко. С этого момента Сашка и Писк зажили, как люди.

Пронеслось лето, наступила осень, а за ней пришли холода. Писк оказался беременным. Когда должны были появиться котята – никому не было известно.

Сашка скрывался от людей, понимая, что его могут отсюда выгнать. И чтобы его никто не обнаружил, сложил листы картона так, чтобы за ними можно было прятаться. Самым сложным оказалось – проникнуть в подъезд с домофонной дверью. Выручали маленькие дети, которые иногда подставляли камень, и проход был обеспечен. Но порой дверь никто не открывал, и Сашке приходилось ночевать на улице. Писк-то был мелкий и у него был свой потайной ход – через небольшое отверстие.

Главное – нельзя было показываться жителям подъезда на глаза, ну, чтобы они не разозлились и не выгнали Сашку, который прятался в подвале за листами крагиуса, когда кто-нибудь заходил с фонариком, чтобы выбросить очередную ненадобу. А когда, с приходом холодов, пузо у Писка стало уже заметным многим жителям подъезда, самые болящие начали его подкармливать. Кое-что от еды Писка перепадало и Сашке.

Однажды Сашка услышал разговор:

– Ну, и вонь у нас в подъезде…

– Это всё кошка. Выгнать её надо…

– Куда её выгонишь? Во двор – на снег?

– А может сдать её в приют какой-нибудь?

– Кто ж её сдавать-то будет?

– Ну, у нас же есть старший по подъезду – пусть он и занимается!

– Да, ладно, пусть родит, а там видно будет…

После этого и пришёл хрустящий болоньевой курткой с фонариком. Посветил, посветил, а Писк на него, как собака кинулся – защищал свою территорию. А он – этот хрустящий – говорит:

– Ты прости, что тебя к себе взять не могу… У нас таких трое… Ты вот на – покушай, тебе сейчас надо хорошо питаться, – и поставил красивую красную чашку, полную всяких вкусных кусочков.

Потом, на следующий день, другие шаги были – лёгкие, и появилась большая коробка, и ещё кусочки прибавились. Сашка с Писком лакомились, и даже наедались. А кусочки стали приносить каждый день – утром и вечером. Утром – Хрустящий, а вечером – Лёгкая.

Жители подъезда всё больше ругались, что подъезд провонял. А тётка, которая махала тряпкой по полу, как-то устроила крик. Она кричала: – Не буду больше полы мыть! За такие копейки-то! Надоело мне эту вонь терпеть!