К четырнадцати годам Диана стала миловидной бойкой девушкой с чистой бледной кожей и голубыми глазами; все указывало на то, что она будет красавицей. Тем летом ее пригласили отдохнуть в Норфолке с четой Бирбом Три и их тремя дочерями; к ее восторгу, в той же деревушке остановилась компания студентов Оксфорда. Мод и Герберт не отличались строгостью и разрешали девушкам ходить с ребятами на ужины и пикники. Целых три недели Диана наслаждалась обществом умных и симпатичных юношей. Они играли в игры, устраивали викторины и флиртовали; Диана «отчаянно рисовалась», тайком сбежала в аптеку, купила перекись и покрасила волосы в серебристо-платиновый цвет. Хотя в усердных попытках произвести впечатление она готова была чуть ли не «жонглировать тарелками», она понимала, что нашла свой круг.

После каникул она написала одному из мальчиков: «Как божественно мы отдохнули в Бранкастере! Уезжая, я чуть не плакала. Ради всего святого, давайте встретимся снова… За друзей надо крепко держаться и не дать дружбе угаснуть». Они стали переписываться, встречаться у общих знакомых, и Диана, которая всегда была горячо привязана к семье и дому, радовалась, что у нее появились собственные друзья. «Я хотела сначала быть любимой, а потом уже умной», – вспоминала она; и чтобы не ударить в грязь лицом перед «своими мальчиками», стала умолять мать нанять ей учителя по древнегреческому и музыке [18], а оставаясь в комнате одна, репетировала перед зеркалом кокетливые остроты.

Движимая тщеславием и надеждой, она быстро взрослела. В ее знаниях зияли ужасающие пробелы (о том, как появляются дети, ей рассказала Айрис Три, которая была на четыре года ее младше). И вместе с тем в ее голове рождались стихи и идеи, она была полна впечатлений и порой вела себя слишком дерзко. Однажды после ужина они с друзьями матери играли в загадки; один из гостей слишком долго думал над ответом, Диана потеряла терпение и воскликнула: «Пораскиньте мозгами, мистер Бальфур, пораскиньте мозгами!» Она, пятнадцатилетняя девочка, сказала это бывшему премьер-министру.

На загородном приеме Диана познакомилась с Витой Сэквилл-Уэст, которая была немного ее старше, и прониклась жгучей завистью к ее литературному дару. «Аристократка, страшно богатая, пишет стихи на французском с такой же легкостью, с какой я лежу на диване», – писала Диана. Понимая, что у нее самой нет ярко проявленных талантов, Диана решила развивать чувство стиля. Она покрасила стены своей комнаты в замке Бельвуар в черный цвет, чтобы те контрастировали с малиновым покрывалом; красиво расставила свечи, картины религиозного содержания и букеты из засушенных цветов и перешила свои наряды. В 1907 году в моду вошло все греческое, и Диана, естественно, экспериментировала с сандалиями и драпировками, а в волосах носила заколку в виде серебряного полумесяца. Ей не нравилась форма ее босых стоп, и она подолгу тянула себя за указательный палец ноги, надеясь удлинить его до «греческого» стандарта. Ее новой библией стал французский журнал «Л’арт ет ла Мод», на который подписались ее сестры; его страницы украшали авангардные модели Поля Пуаре и Мариано Фортуни.

Она внимательно изучала фотографии томных моделей, чьи свободные от корсетов фигуры были задрапированы в шелка и прозрачные платья, и жаждала во всем на них походить. Разглядывая костюмы Пуаре и Фортуни с их легким восточным колоритом, любуясь мерцающими цветами, напоминавшими блеск драгоценных камней, она будто смотрела драматический спектакль и испытывала те же эмоции, что в театре. Для большинства британок ее возраста образцом для подражания по-прежнему являлась «гибсоновская девушка» – юная, с округлыми формами, высокой прической и утянутой талией, подчеркивающей пышную грудь. Но Диана решила, что ее «взрослый» стиль будет куда более авангардным.