Объявление войны потрясло ее и застигло врасплох. Прежде она жила в коконе своих маленьких забот и не придала значения убийству эрцгерцога Франца Фердинанда в июне; она также не понимала, что это событие сдвинуло тектонические плиты европейской политики. Современница Дианы, куда более сознательная двадцатилетняя студентка Вера Бриттен в своем дневнике с ужасом размышляла, какой будет современная война: «Возможна атака по земле, с воды и воздуха, а разрушения, на которые способна современная военная техника, имеющаяся в распоряжении наших армий, немыслимы и невообразимы». Другие ее ровесницы, более политически активные, ринулись к лондонскому Кингсуэй-Холлу с антивоенной демонстрацией, осуждая войну как проявление мужской алчности и агрессии.

Хотя Диана все еще надеялась, что войны удастся избежать, и наивно полагала, что самые влиятельные члены «Кружка» смогут убедить премьер-министра Асквита добиться международного мирного соглашения, масштаб новой драмы и ее вероятные последствия для ее собственной свободы вызывали у нее радостное предвкушение. Ее первым побуждением было вызваться медсестрой в полевой госпиталь Красного Креста на самой линии фронта. Она наивно полагала, что будет рядом со своими друзьями, уже записавшимися в программу строевой подготовки. Она не собиралась уступать подругам, которые планировали служить медсестрами во Франции, – своей кузине Энджи и Розмари Льюсон-Гоуэр, обрученной с братом Дианы Джоном. Диана простодушно надеялась, что война станет самым захватывающим приключением в ее жизни.

Однако Вайолет наотрез отказалась поддержать ее благородный порыв. Она так и не оправилась от смерти Хэддона, своего первого и самого любимого ребенка, и не могла даже в мыслях допустить, что Диане будет грозить опасность. Она не сомневалась, что на войне дочь изнасилуют и бросят умирать пьяные солдаты, и даже если этого не произойдет, она окажется в кошмарных условиях. Об ужасах, с которыми сталкивались молодые британки, вступившие в добровольческий отряд, уже ходили слухи: одна медсестра писала, что в военном госпитале Салля во французском городе Сомюре почти не было горячей воды и электричества, что ей приходилось работать с грязными непорядочными санитарами, набранными из солдат, которым «не хватило ума или сил сражаться». Но решимость Дианы послужить своей стране не ослабла, и вот в октябре, недовольная, упрямая и измученная спорами, она поступила на работу в больницу Гая.

Большинству новоприбывших труд казался изнурительным. Диане, в жизни не знавшей ничего, кроме просторной роскоши замка Бельвуар и особняка на Арлингтон-стрит, понадобилась вся ее отвага, чтобы пережить первые дни. С шести утра, когда автоматически включалась лампочка над ее кроватью, и до десяти пятнадцати вечера она подчинялась приказам профессиональных медсестер, совершающих обходы гулких стерильных палат. Никто не делал скидку на отсутствие опыта: ей сразу поручили дезинфицировать хирургические инструменты и выносить утки. Она должна была безропотно работать, несмотря на покрасневшие от холода пальцы, опухшие лодыжки, менструальную боль и усталость, какой никогда прежде не испытывала.

Ей сразу же пришлось столкнуться со зловонием и кровью отделения первой помощи. Она пыталась к этому готовиться – пошла на кухню дома на Арлингтон-стрит и заставила себя смотреть, как кухарка потрошит зайца. Но первое столкновение с реальными пациентами ее потрясло: одной женщине вырезали раковую опухоль из подбородка, другую оставили с послеоперационной раной в боку, «из которой медленно стекал ручеек зеленого гноя».