– Это вы, философ?.. – спрашивает он. – Рад вас увидеть напоследок. Прощайте. И не забывайте наш разговор.

– Адьё! Скатертью дорога! – бурчит Философ. – После того, что ваши отпрыски сделали с городом, я видеть вас вовсе не желаю. И вообще, пришел узнать, что делается в гостинице с электричеством и водой?!

– Мы весьма сожалеем о случившемся, но если бы один из вас не перестрелял Жнецов, ничего бы ни случилось.

– Ничего бы ни случилось, если бы вам не вздумалось откладывать свои яйца прямо под городом.

– Не мы строим гнезда рядом с вашими городами, а вы строите свои города рядом с нашими гнездами. Кстати, гнезда нашего уже нет. Его выжгли кумулятивными зарядами.

– Это было неизбежно, после того, как военные увидели заживо разлагающихся горожан.

– Не будем спорить, – проскрежетал лапками по хитину Инсектоморф. – Теперь все решаем не мы и не вы. Отныне работают законы, которые древнее нас с вами. Вас это касается больше чем нас. И вы это уже поняли. Или скоро поймете. Да, кстати, чуть не забыл…

Он берет со стойки рукопись, которую только что читал, кладет ее в серую картонную папку и протягивает Философу.

– Извините, что взял без спросу, но вы могли бы забыть, а это была бы страшная потеря.

– Что это? – заторможено спрашивает Философ, беря у него папку. – Откуда вы взяли!

– Из вашего номера! – отвечает Инсектоморф. – Прощайте, спасибо за все!

Философ машинально кивает и отходит от стойки.

– Пойдем! – тянет его за рукав Корабельников.

– Да какого черта я должен куда-то уходить?! – шипит Философ. – Я должен понять, что здесь творится!

Повернувшись спиной к стойке дежурного администратора, где сидит безучастный к его истерике Инсектоморф, Философ направляется в ресторан. В дверях он останавливается. Зал ресторана, тускло освещенный торшерами, полон. За столиками сидят другие инсектоморфы. Выглядят они совершенно одинаковыми, словно клоны одного существа – того, что за стойкой. Одни читают книги, написанные людьми, другие спят, совсем по-человечески положив головы на согнутые верхние конечности, третьи оцепенело смотрят в пространство. Перед Философым появляется врач.

– Что здесь делаешь? – накидывается на приятеля Голубев. – Немедленно уходи!

– А если мне надо забрать свою рукопись?

– Если она в номере, я ее сейчас принесу…

– Не трудись, – бурчит Философ. – Твой насекомий пациент мне ее уже вернул.

– Тогда тем более уходи!

– Что значит – уходи? Я хочу выпить!

– Тише ты! – шикает на него врач. – Здесь ни капли спиртного.

Философ пальцем показывает на бар, где тускло блестят ряды бутылок.

– Нет, увы… – качает головой врач.

– Но я хочу выпить! – кричит Философ.

Голубев упрямо качает головой. Инсектоморфы, сидящие в зале, все как один – даже те, которые выглядят спящими – поднимают головы и смотрят на скандалиста. Их глаза кажутся роем блестящих металлических ос, повисших в воздухе перед атакой.

– Черт бы тебя побрал, малохольный! – ругается врач. – Вон из гостиницы. К Тельме… К Головкину на хутор или вон к борзописцу в коттедж… Только чтобы я знал, где ты! Я за тобой заеду…

– Мне хочется спать, – стоит на своем Философ. – Я черт знает сколько времени не спал!

– Да, знаю-знаю! – бурчит Голубев, подталкивая его к выходу. – Ты работал, как сумасшедший. Ты написал «Процесс–2», рукопись, которая перевернет мир, но сейчас делай, что тебя говорят… Жалко, Тельмы нет, она бы подтвердила, что ерепенится теперь некогда и непристойно!

– А где Тельма? – спрашивает Философ. – Разве она не у себя дома, с ребятами?

– Часиков в четыре-пять она подъедет к автостанции.

– А сейчас она где?

– Сейчас она занята… – терпеливо отвечает врач. – Граф, неужели тебе хочется торчать в гостинице вот с этими?