– А, что дальше?!

– Не знаю, сколько проспал – расстолкали меня. «Че», – говорят, – «ты сюда спать, что ли «приперся»». Ну и началось… Днем тащим трал, потом всей командой, кроме капитана, становимся шкерить рыбу, а ночью боремся с обледенением: топорами, ломами, лопатами лед скалываем с такелажа – чтоб не перевернуться. И так – два месяца!

– Днем трал с рыбой тащишь; затем ножом рыбе харакири учиняешь часов так по шесть весь в чешуе и кровище, а ночью – топором машешь, лед колешь. Когда, где и сколько я спал, что ел – и не помню. Неоднократно приходила мысль повеситься, но сил найти веревку и, так сказать, привести приговор в исполнение – просто не было. Для этого, оказывается, не только духовные силы нужны или их отсутствие, но тут я понял, и это – главное: физические силы нужны, спокойная возможность все сделать правильно! Думать об этом, когда я рубил рыбе головы я еще мог, но физически что-нибудь сделать, я уже был не в состоянии.

– А за борт броситься? – спросил нетактичный Макс.

– Там холодно, вода ледяная, брр, – пояснил, поежившись, Лысков.

– А-а, – удовлетворился объяснением Макс.

Лысков помолчал немного; мы с Максом тоже.

– А, знаете, что самое удивительное в этой истории, – спросил Лысков и сам, после небольшой паузы ответил:

– Самое удивительное то, что ни одна зараза на корабле не спросила меня про ту ночь. То есть ни кто не поинтересовался, как я вахту отстоял. Как будто – так и надо. Как будто – ничего не случилось. Ведь на волоске жизнь вех висела. Всего экипажа! На волоске!

– Так может они не догадывались, что ты, типа, «лох»? – спросил я.

– Сначала, может, и не догадывались, но потом-то я неоднократно вахту за штурвалом стоял. Все они видели – и капитан, и старпом, и другие.

– И, что?

– Да ничего, только посмеивались, ну и учили потом, что и как.

– Кстати, команда оказалась профессиональная, грамотная. Каждый знал свое место, свои функции. Капитан непонятным чутьем находил "жирные" косяки рыбы. Матросы живо спускали и вытягивали трал. Мы несколько раз за рейс забивали трюм под завязку. Шли, сдавали рыбу и быстро возвращались. Дизель на траулере работал, как часы: механик был супер.

– Ну, а ты? – спросил Макс.

– Да, и я влился, в итоге, в коллектив – не мог не влиться!

– Ну, а про ночную историю ты сам им рассказывал? – спросил я.

– Я? Нет! Что я – дурак, что ли? Им лучше об этом не знать, – протянул Лысков и испытующе посмотрел на Макса.

– Могила, – уверил Лысинького Максимиллиан.

– Да, бросьте вы, – после некоторого размышления, сказал я. – Ничего бы тебе они не сделали, даже если б ты все им и рассказал.

– Это почему? – спросил Лысков.

– Ну, ты же сам говоришь, что команда сразу поняла, что ты лох в морском деле.

– Ну!? – не понимал Лысков.

– Фаталисты, – сообразив, задумчиво произнес Макс.

– Фаталисты,– подтвердил я.

– Фаталисты, моренисты, смертники, – уже ниспуская на себя, забытое за время этого "небольшого" морского приключения всегдашнее свое равнодушие, улыбаясь, заключил Лысков и потянулся за водкой.

П.С.

Наш друг скоро пропился до нитки и опять ушел в море.

Макс тогда сказал о Лыскове: «Это, как убийца: всегда возвращается на место преступления!»

Он вышел живой из моря, как Вяйнямейнен. Теперь он наш герой, – голосом сказителя карело-финского эпоса, ответил Максу я.

Чуть не надорвавшись от смеха, мы пошли в «Арктику».

Конец.

В ночь после свадьбы я домой возвращался,

зигзагообразной поспешностью.

Споткнувшись о кошку,

в лужу упал чуть дыша.

Но жена утверждала,

что за моей суровой внешностью.

Скрывается ранимая душа.

Д.Савицкий.

Это было в Мурманске в середине 80х годов. Стояла лютая зима. Было утро. Я ехал в институт. Шутка. Насчет зимы. Просто так обычно начинаются посредсвенные романы, а мне захотелось пошутить. На самом деле зима не была лютой. Она в Мурманске не может таковой являться по определению. Гольфстрим, на радость местных жителей и Российской государственности – течение теплое. Оно заглядывает в Кольский залив и не дает зиме лютовать, параллельно не позволяя замерзнуть ни заливу, ни присутствующему на его берегах городу-герою.