Осенью 2012 года я был на съемках в городке Сало, где закрылось несколько цехов на заводе компании Nokia. Город с населением в 55 тысяч человек потерял налоги (ежегодные 50 миллионов евро), а работы лишились тысяча человек – это было потрясение года на финском рынке труда, все только про несчастное Сало и говорили. В городском бизнес-центре координатор проектов жаловался мне на невиданный кризис:

«– Я думаю, в ближайшем будущем ситуация у нас станет еще хуже.

– А как именно? Что будет хуже? Ну что, людям есть будет нечего?

– Ну нет! Но, например, если решишь продавать дом, покупателя нужно будет искать намного дольше.»[3]

Вот такой был кризис по-фински образца 2012 года. Пока работали, люди отдавали налогами треть своего дохода, а то и больше. Потом они потеряли работу, причем совершенно не по своей вине: компания просто перенесла производство из Финляндии в другую страну, пытаясь спасти бизнес. И новые безработные стали получать пособия размером до 60 % от своей последней зарплаты. Так, правда, продолжается не вечно: если безработный остается безработным и не соглашается на варианты, предложенные биржей труда, пособие уменьшается – чтоб не сидели на «социале» без забот.

Конечно, здесь есть бедные. Свои, финские, а не только приезжие с юга Евросоюза или из России. Как и повсюду в мире, в Финляндии организована бесплатная раздача еды для тех, у кого совсем туго с деньгами, кто давно «на дне». В очереди за бесплатной едой сейчас каждую неделю по стране выстраивается 20 тысяч человек (и раздает еду уже не государство-няня, а церковь и благотворительные организации – как в фильме Аки Каурисмяки «Человек без прошлого»). Что за люди приходят за куском хлеба? Немолодые, без высшего образования, живущие в государственном, а не в своем жилье, давно получающие пособие или работающие, но за гроши. Нам их доход может показаться и немаленьким, но цены-то финские.

Во время съемок в бизнес-центре Сало я встретил человека, говорившего по-русски, и отправился с ним в город.

«– Те области, в которых больше всего рабочих мест открыто, на них нужно переучиваться – например, уход за пенсионерами.

– А это выгоднее, чем работать на заводе по сборке телефонов?

– Ну да, там зарплаты повыше.»[4]

Это мне говорил Артур Ломарайнен – он был одним из тех, кто потерял работу на заводе Nokia. Мы с ним ходили по местному супермаркету с тележкой. На безработного он был мало похож: продукты набирал как и прежде, одет был совершенно по погоде, рассказывал, что переквалифицироваться в сиделку не хочет, что каждый день начинает с рассылки резюме, и только признался, что традиционную поездку на зимний отдых все-таки отменил.

2010 год. Я живу в Берлине, заехал в Финляндию на пару дней и вот возвращаюсь – зарегистрировался в аэропорту Хельсинки, сдал багаж. Я оказался в аэропорту задолго до вылета, выход на посадку через несколько часов, я сажусь в кафе на балкончике. Сверху виден весь зал вылета, я открываю ноутбук, работаю и поглядываю на часы в углу компьютерного экрана. Аэропорт небольшой, нешумный – я же услышу, когда объявят мою посадку? Проходит положенное время (часа три), я спускаюсь в зал, проверяю номер выхода (оказалось, сидел прямо над ним), и – здравствуйте! – там никого нет. Самолет улетел. Вечер, девятый час, рейсов все меньше, закрываются магазинчики дьюти-фри, аэропорт стремительно пустеет. Что вообще происходит? Где самолет, где мой багаж?

Наконец ловлю кого-то в справочной. Оказывается, у меня на компьютере осталось берлинское время (среднеевропейское время на час позже финского) и я пропустил свой вылет. Опустим подробности того, где я ночевал, как покупал билет на следующий день, как разыскивал улетевший в Германию чемодан (авиакомпания «Эйр Берлин» по крайней мере компенсировала часть денег за новый билет, а аэропорт Хельсинки только извинялся). Главное, что я не мог понять, – почему ничего не объявили? Где вот это все – «заканчивается посадка на рейс такой-то», «пассажиров просят срочно пройти…»?