– Нет-нет, – сказала она нашему герою, который в первый вечер имел удовольствие сопровождать ее к ужину. – Увы, я не член парламента, поэтому меня не приглашали.

– Леди Лора поедет.

– Да, но у леди Лоры в семье есть министр. Одно меня утешает: вам будет ужасно скучно.

– Было бы куда приятнее остаться здесь.

– Если хотите знать правду, за приглашение туда я отдала бы мизинец. Там будет четверо членов кабинета, и четверо министров без портфелей, и полдюжины депутатов, и леди Гленкора Паллизер, которая оживит любое собрание. В сущности, это главное событие года. Но меня не пригласили. Я, видите ли, принадлежу к семейству Болдок, а они за другую партию. Мистер Кеннеди, верно, думает, что я разболтаю все ваши секреты.

Но почему мистер Кеннеди пригласил – вместе с четырьмя министрами и леди Гленкорой Паллизер – Финеаса Финна? На этом наверняка настояла леди Лора. Она заботилась о нем – это было приятно; не столь приятно – думать, насколько близким было ее знакомство с мистером Кеннеди, если она имеет над ним такую власть.

Финеас не часто видел хозяйку дома. Когда они строили планы на единственный день, который он должен был с утра до вечера провести в Солсби, она тихонько извинилась:

– Гостей так много и я так занята, что, право же, едва понимаю, что делаю. Но мы сможем улучить пару спокойных минут в Лохлинтере, если, конечно, вы не собираетесь с утра до вечера пропадать в горах. Вы, верно, взяли с собой ружье, как и все?

– Да, ружье я привез. Я охотник, но не заядлый.

В тот день в Солсби все после ланча поехали кататься верхом, и Финеас обнаружил себя в компании дюжины других всадников. Рядом были мисс Эффингем и леди Гленкора, мистер Ратлер и сам граф Брентфорд. Леди Гленкора, супруга канцлера казначейства, была еще молодой и очень красивой женщиной, которая в последнее время чрезвычайно увлеклась политикой и обсуждала ее с представителями обеих партий и обоих полов куда откровеннее, чем было обычно принято.

– В какой же счастливой и приятной лености вы проводите время с тех пор, как оказались у власти, – заявила она графу.

– Надеюсь, все же не в лености, хоть и в счастливой, – ответил тот.

– Но вы ничего не делаете! У мистера Паллизера в планах два десятка реформ, все весьма продуманные, а вы не даете ему совершить ни одной. Вы, герцог и мистер Майлдмэй просто разбиваете ему сердце.

– Бедный мистер Паллизер!

– Скажу вам правду: смотрите, как бы он, мистер Монк и мистер Грешем не взбунтовались и не отправили вас на покой.

– Мы будем остерегаться, леди Гленкора.

– Да, или вас запомнят как правительство вечной праздности.

– Позвольте, леди Гленкора, но праздное правительство – не худшее, что случалось с Англией. У многих наших политиков главным изъяном было стремление что-то делать.

– Что ж, мистер Майлдмэй этого недостатка лишен, – заключила леди Гленкора.

Они ехали по огромному лесу, и Финеас оказался в приятном обществе Вайолет Эффингем.

– Мистер Ратлер поведал мне, что в следующую сессию ему непременно нужно большинство в девятнадцать голосов. Будь я на вашем месте, мистер Финн, я бы отказалась быть его послушной овечкой.

– И что же мне делать вместо этого?

– То, что решите сами. Вы, члены парламента, точь-в-точь стадо пастуха: прыгает один – прыгают все, а потом вас запирают в зале, кормят и наконец стригут. Вот бы мне оказаться в парламенте! Я бы встала посреди зала и произнесла такую речь! Но вы, кажется, до того боитесь друг друга, что едва осмеливаетесь раскрыть рот. Видите вон тот домик?

– Да, прелестный!

– Правда ведь? Двенадцать лет назад я сняла там чулки и туфли, чтобы высушить, а когда вернулась домой, меня отправили спать за то, что я провела весь день в лесу.