Но Финеас успел настолько проникнуться атмосферой политики, впитать слова и воззрения леди Лоры и Баррингтона Эрла, что мысль о существовании вне палаты общин теперь казалась ему невыносимой. Желание способствовать победе над консерваторами так глубоко пустило корни в его душе, что едва не настроило его против мистера Лоу. Финеас его побаивался и пока не решался встретиться лицом к лицу, однако необходимо было по крайней мере написать записку, а также увидеться с привратником в Линкольнс-Инн и сказать миссис Банс, что он пока намерен сохранить за собой комнаты в ее доме. Вот что содержала в себе записка к наставнику:

Грейт-Мальборо-стрит, май 186– г.

Дорогой Лоу,

я решил пока не занимать комнаты, о которых мы говорили, и сейчас направляюсь в Линкольнс-Инн, чтобы от них отказаться. Знаю, что вы станете обо мне думать, и меня печалит мысль об осуждении со стороны человека, чье мнение я так высоко ценю; но, хотя ваши аргументы необыкновенно убедительны, мне, полагаю, есть что на них ответить. В парламент меня привел счастливый случай; думаю, с моей стороны было бы малодушием отвергать его – ведь для меня это величайшая честь. Я питаю страсть к политике и почитаю законотворчество лучшим ремеслом, какое только можно вообразить. Будь у меня кто-то на попечении, я, верно, не имел бы права следовать своим наклонностям. Но я одинок и потому имею право попытаться. Если по прошествии одной или двух парламентских сессий я не сумею снискать успеха, то и тогда смогу вернуться на прежнюю стезю. Заверяю вас: так или иначе, я не намерен предаваться праздности.

Предвижу, как вы будете встревожены и раздосадованы моими словами – верно, мне не удастся убедить вас взглянуть на вещи с моей точки зрения, но поскольку я должен написать вам о своем решении, то не могу удержаться и от того, чтобы попытаться себя обелить, насколько смогу.

Преданный вам,

Финеас Финн

Мистер Лоу получил это послание у себя в конторе. Прочитав его, он лишь плотно сжал губы, вложил лист бумаги обратно в конверт и спрятал его в ящик стола по левую руку. После этого он продолжил свои занятия, как будто решение Финеаса ничего для него не значило. «Все решено, так не о чем и думать», – сказал он себе. Тем не менее весь день письмо не шло у него из головы, и мистер Лоу, хоть и не написал Финеасу ни слова, продолжал мысленно отвечать на каждый из приведенных доводов. «Великая честь! Какая может быть честь в том, что пришло, как он сам говорит, случайно? Ему не хватает ума понять: честь нужно заслужить и быть ее достойным. Да одно только то, что его выбрали от Лофшейна, доказывает, что у Лофшейна вовсе не должно быть права избирать в парламент депутатов! Нет никого на попечении! Что же он не печется об отце с матерью да о сестрах, ведь ему приходится жить на их деньги, пока он не зарабатывает себе на хлеб? А он никогда не заработает, так и будет есть чужой». К концу дня мистер Лоу успел рассердиться не на шутку и поклялся себе, что больше ему с Финеасом Финном говорить не о чем. Тем не менее он быстро обнаружил, что строит планы, как вызовет на бой и победит того самого демона парламентаризма, который обрел такую власть над его учеником. Лишь через три дня мистер Лоу сообщил жене, что Финн решил не снимать комнаты в Линкольнс-Инн.

– Ни словом больше с ним не перемолвлюсь! – воскликнула разгневанная миссис Лоу.

– Мне теперь тоже нечего ему сказать.

– Ни теперь, ни после, – с огромной убежденностью заявила супруга. – Он тебя обманул.

– Нет, – сказал мистер Лоу, который, будучи человеком основательным и вдумчивым, всегда оставался справедливым, – он меня не обманывал. Он всегда был искренен и искренне же менял свое мнение. Но он слаб и слеп и летит, как мотылек, на пламя. А мотылька всегда жаль – и хочется помочь ему сохранить хоть обрывки крыльев.