Но ни одна из этих точек зрения, сколь бы уважаемой она ни была, не является ни достаточно истинной, чтобы ее принять, ни достаточно ясной, чтобы в нее поверить. Истинная философия христианства – это та, которую оно само создает на основе своих собственных доктрин, перед лицом всех умозрительных учений, будь они сходны с ним или противоположны, обсуждая все, но отвергая в своих доктринах то, что с ними не согласуется, утверждая свою долю посредством разума, но не во имя разума. Вот подлинный религиозный, или теологический, рационализм. Его необходимо всегда сохранять и отличать от ложного. Это трудно среди осуждений, которым справедливо подвергся старый рационализм – некогда абсолютный хозяин теологии, а ныне именуемый вульгарным рационализмом; но это право и необходимость.

Именно так мы понимаем философию христианства.

Однако эта наука не является исключительным предметом нашего рассмотрения – она лишь главный его объект: мы излагаем философию религии вообще и, в частности, философию христианства, потому что именно эта система играет наибольшую роль в религиозной спекуляции, и ее невозможно изгнать с того места, которое она сама заняла в сфере мысли, какое бы отношение к ней ни демонстрировали.

Со всем цивилизованным миром мы будем по существу обращаться к свету христианства – если не прежде всего, то, по крайней мере, после всех остальных.

Действительно, мы всегда будем отличать его от тех истин, которые даны разуму более непосредственно и составляют отправную точку всякого человеческого воспитания, всякого изучения и всякой подлинной науки – от той, где сам Бог является главным предметом, а Библия – основным текстом.

Чтобы не допустить никакой путаницы в этом вопросе, мы сочли необходимым так точно определить подлинную философию христианства. Причина, по которой ее иногда смешивают с философией религии вообще, заключается в том, что последнюю часто понимают в столь же узком и ложном смысле, как и саму философию христианства. Судите сами по примерам.

«Ее проблема, ее задача, – говорит один очень религиозный и ученый философ, – состоит в том, чтобы рационально определить границы религиозной или философской науки и обосновать веру» (Тауте, «Философии религии», I, стр. 7). Но разве не очевидно, что ограничиваться этим – определять границы религиозной или философской науки – значит лишь обозначать пределы ее области или подтверждать ее законную собственность, а не создавать саму науку? В самом широком смысле философию религии превратили в некий более или менее критический эклектизм, смешение всего самого лучшего из всех известных религий. По словам одного знаменитого теолога, она должна представлять критический обзор различных форм, данных благочестивым обществам, поскольку их совокупность дает полное проявление благочестия в человеческой природе.

(Шлейермахер, «Вероучение»; т. I, стр. 6, 1842):

Но философия религии – это ни критический обзор одной из существующих религий, ни историческая картина всех религий, и уж тем менее эклектическое извлечение из них самого чистого или самого рационального. Ибо она есть самостоятельное учение. Она излагает доктрину, совокупность теорий о высочайших вопросах, способных занимать человеческий разум. Это – научная система, построенная во имя света разума, на основе универсальных верований человечества и с учетом частных учений народов. Она, таким образом, обращается к христианской теологии в христианском мире, но отличается от этой частной теологии, как и от всех прочих. Она – ни библейская теология, основанная на священных текстах, ни догматическая теология, систематизированная по канонам и исповеданиям церкви. Далекая от того, чтобы представлять позитивную теологию, господствующую в народных нравах и управляющих ими институтах, она, напротив, всецело спекулятивна, возносясь с некоей идеальной свободой к высочайшим и абсолютнейшим концепциям, следуя за элитой мыслителей как в пределах, так и за пределами откровенных теорий и авторитарно установленных, более или менее неизменных верований. Она даже не имеет среди своих приверженцев всех тех, кто носит имя или мантию философа.