Государь собирался уходить, когда в лесу послышался звук охотничьего рога. Филипп покраснел от гнева при мысли, что есть смельчаки, которые позволяют себе охотиться в королевском лесу, находящемся у самых ворот Парижа. Отшельник заметил гнев короля и угадал причину.

– Ах, боже мой! – произнес он. – Какие мы странные создания! Вот справедливый и мудрый король, душа которого выказала сейчас твердое презрение к суетным почестям, коими он облечен, а между тем он не может слышать без гнева звук рога в своем лесу и считает одним из главных преимуществ своей короны право убивать беззащитных животных!

Филипп оставил без внимания этот сарказм и простился со стариком, твердо решив дать своим солдатам команду обыскать лес. Случай избавил его от этого труда. По мере его пути в город, звук рога мало-помалу приближался.

Скоро он раздался в нескольких шагах от Филиппа, и король вздрогнул, заметив вдруг в прогалине довольно странное явление. Большая серая лошадь, пущенная в галоп, подъехала прямо к нему. От всадника ее виднелись только две длинные ноги в красных шелковых панталонах, похожие на два гигантских рога. Удивленный, а может быть испуганный, потому что он только через минуту разглядел наездника, лежащего на спине лошади и время от времени подносящего к губам дрянной охотничий рог, Филипп положил руку на эфес. Лошадь остановилась, и в то же мгновение Галлон-шут очутился на седле перед королем.

– Кто вы? – спросил король. – И зачем трубите в рог в этом лесу?

– Для собственного моего удовольствия, прекрасный господин.

– Но кто вы?

– Никто.

– Никто? – с удивлением переспросил король.

– Конечно. Я часто слышал, как мудрый Тибо д’Овернь говорил моему господину храброму Ги де Куси, что разум делает человека. А я разума не имею. Итак, я никто, или мудрый Тибо солгал, но я не советую вам, прекрасный господин, говорить ему этого прямо в лицо, ха-ха-ха!

– Ты шут?

– Шут шута, иначе сказать: фигляр сира Ги де Куси.

– А где теперь сир Ги де Куси и граф Тибо д’Овернь, о которых ты говорил сейчас? Я думал, что они оба в Палестине?

– Как бы не так! Они давным-давно воротились.

– Где же они?

– Где? Не знаю. Могу только вам сказать, что граф д’Овернь оставил нас три дня тому назад, чтобы ухаживать в Париже за женой короля, у которой, говорят, прехорошенькая ножка, ха-ха-ха!

– Негодяй! – вскричал Филипп. – Тебе сильно повезло, что твой король тебя не слышит, потому что он велел бы окорнать тебе уши.

– Этого только и недостает мне, чтобы сделаться совершенным красавцем, ха-ха-ха! Я, впрочем, позабочусь не подставлять ему моих ушей. Но меня ждет мой господин.

– Где ты его оставил?

– За добрую милю отсюда, под дубом, где он поет томные песни о старике и его дочери: сире Жюльене де Моне и прелестной Алисе, не знаете?

– Я ничего не знаю. Что ты хочешь сказать?

– Как? Вы не знаете, как мой господин, который стоит чего-нибудь, и я, который стоит гораздо больше, и пять пажей и оруженосцев провожали старого графа Жюльена и его дочь от Вик-ле-Конта до Санли; как мы заблудились в этом проклятом лесу, думая о прелестной Алисе, и как мой господин послал меня вперед отыскивать дорогу. Прекрасная история, ха-ха-ха! Я переложу ее на стихи и все будут плакать, узнав, что сир де Куси поклялся в измене королю из любви к своей любовнице, ха-ха-ха!

Потом, приложив руку к щеке, Галлон вдруг разразился странными и оглушительными звуками, в которых преобладал звук пилы, которую точат.

Король хотел заставить его замолчать и объясниться, но крики, угрозы, просьбы все было бесполезно. Галлон хохотал и вдруг, опрокинувшись на спину своей лошади, ускакал в галоп, громко трубя в рог, чтобы перекрыть крики короля.