— Не волнуйся! Вызову такси!

Аня кивает и, не глядя в мою сторону, спешит к подъезду. Но не успев поднести магнитный ключ к домофону, оборачивается.

— Илюш, какое такси? У тебя же мобильного нет? А дорогу до общаги ты сам ни за что не найдёшь: мы же кругами ходили.

— Поймаю попутку, ничего страшного.

— Ага, — усмехается Аня. — Чтобы завтра тебя нашли под очередной сосной? Соколов, ты наивный, как ребенок!

— Ладно, твоя взяла. Одолжишь телефон?

— У меня есть идея получше! — хитро улыбается Пуговица и возвращается ко мне. — Переночуешь у нас. Мамина комната все равно пустует.

Аня, как чувствует, что хочу отказаться, и спешит прислонить указательный палец к моим губам.

— Соколов, мы обычные люди, — пожимает плечами. — Нам свойственно ошибаться. Давай свалим этот недопоцелуй на созвездие Кассиопеи и останемся друзьями. Идет?

— Идет!

И все же неловкость пожирает меня без остатка.

— Ты чего весь съежился? — хохочет Аня, ловко переступая по ступенькам. — Вот Нинель тебя запугала!

— Просто неудобно, — радуюсь, что девушка живет на последнем этаже, а мы добрались только до третьего. — Ночевать в комнате твоей мамы… Где она, кстати?

— Уехала. У нее новый муж.

— Прости. А живешь ты с отцом?

— Ага, но он безобидный. Боюсь, даже не заметит тебя.

— Почему? Кто его знает, быть может, я храплю по ночам? Или вообще лунатик…

— А вдруг это именно того, что ему нужно?

— В каком смысле?

— Отцу не помешает встрепенуться, поволноваться за меня? Он, как и ты, немного потерян. Но если у тебя амнезия, то у отца глубокая депрессия после ухода мамы.

— И в чем она проявляется?

— В апатии, безразличии к окружающему миру. Не бойся, Соколов, папа небуйный. Да и вообще лучше всех на свете.

— Охотно верю.

Правда, вместо отца в квартире Ани нас встречает кромешная темнота. Не включая свет, Пуговица берет меня за руку и осторожно ведет за собой.

— Т-ш-ш, — смеясь шипит, когда я вскрикиваю от чего-то мягкого и, главное, живого под ногами. Хотя в последнем уже сомневаюсь, мои девяносто килограмм раздавят любого. — Это Хвост. Не бойся!

— Чей хвост? — темнота и тишина рисуют в воображении всякие нелепости от крысы-мутанта до бобра-мазохиста.

— Хвоста, — хихикает девчонка, явно наслаждаясь моим замешательством, а потом скрипит дверью и наконец включает свет. — Твоя комната. Располагайся.

Щурюсь с непривычки и осматриваюсь: небольшое пространство уютной спальни окутано теплым сиянием старой люстры, аккуратно заправленная кровать по центру и много-много цветов в горшках на подоконнике. Ничего лишнего. Ничего вычурного. Все просто, но безумно уютно.

— Кровать придется заправить, — пожимает плечиками девчонка и, отпустив мою руку, бежит к комоду. — Вот, чистый комплект постельного.

Окидывая комнату хозяйским взглядом, Аня встревоженно кусает костяшку указательного пальца.

— В душ лучше утром сходи, а то соседи у нас нервные. Я сейчас принесу полотенце и что-нибудь из одежды, — она спешит к выходу, но у порога замирает. — Дверь до конца не закрывай, Хвост привык спать в этой комнате, ладно?

— Ладно! — мне бы уточнить на всякий случай, кто такой этот Хвост, но я зависаю, разглядывая черно-белые фотографии на стене.

Застывшие моменты счастья. В детстве Румянцева была весьма забавной: огромные глазища, хвостики в разные стороны и очаровательная беззубая улыбка. Вот она обнимает пожилую женщину, наверно, бабушку. Здесь с важным видом достает из озера пойманного карася, а отец — это же отец, верно? — с гордостью за дочь улыбается от уха до уха. Аня похожа на папу. Очень. Такой же взгляд, немного наивный и добрый, открытый всему миру. Без камня за пазухой. Это трогает до глубины души,сам не знаю почему. Быть может, в моей жизни не было таких людей, а может, я и сам далек от идеала. Мотаю головой и перехожу к следующим снимкам, которых здесь бесчисленное множество. Аня первоклассница с объемным рюкзаком наперевес, Аня в Сочи гоняет чаек, чей-то день рождения и свечи на торте, Аня с мамой, Аня с огромным догом — всего не перечесть. Но сколько бы ни было фотографий, на всех Румянцева счастливая и настоящая. Взгляд упирается в крайний снимок. Небольшой. В отличие от остальных цветной. На нем Ане лет четырнадцать. К груди она прижимает огромный букет ромашек. Щеки пылают алым, а небесно-голубые глаза искрятся любовью. Красивая. До безумия красивая девочка смотрит на меня из прошлого и робко улыбается. За ее спиной не сразу замечаю чернобрового паренька. Нагловатого и самодовольного, но тоже весьма симпатичного, даже смазливого. Наверно, это его букет, а сам он…