Ищу внутри себя ответ и не нахожу однозначного. Нет, я не могу сказать, что мне нравится происходящее, оно слишком новое, слишком странное, и я все время нахожусь в напряженном ожидании следующего момента. И в то же время я словно шагнула на другую ступень, изменила свою жизнь, и теперь наблюдаю, как это изменение отражается на мне. И в этот самом факте изменения есть хорошее. По крайней мере, мне так видится.

- Не знаю, - отвечаю честно. - Это все… очень странно. 

- Привыкнешь. 

- Наверное. Просто тяжело, знаешь, следить за каждым своим шагом, думая, как это может сыграть в нашей ситуации. Начинаешь загонять себя в рамки, не понимая, что стоит делать, а что нет.

Яров смотрит на меня, а я теряюсь, до того у него сейчас внимательный взгляд. А потом он спрашивает:

- Высоты боишься?

- Что? - хмурюсь в удивлении. - Высоты? Нет. А что?

Яров вдруг подхватывает меня и ставит на каменное ограждение набережной. 

- Ты с ума сошел? - выдаю на выдохе, хватаясь за него.

- Я тебя страхую, пошли.

Он держит мою руку, я смотрю в изумлении.

- Ты серьезно? - спрашиваю по-дурацки.

- Похоже, что я шучу?

Еще смотрю, а потом медленно выпрямляясь, сжимая руку Ярова.

- А если я упаду?

- Я тебя вытащу. Я отлично плаваю, а вода теплая. 

- Ты ненормальный.

Делаю несколько неуверенных шагов вперед, то и дело косясь в сторону воды.

- Зачем это? - спрашиваю Влада.

- Чтобы ты поняла, что нет никаких границ поведения, кроме тех, что ты сама себе выстраиваешь. И что будучи женой политика, ты можешь себе позволить гулять по ограждению набережной.  

- А если меня в полицию заберут?

- Значит, тебя заберут в полицию. Но ты все равно можешь ходить по ограждению.

Я смеюсь, хотя и немного нервно. Сердце в груди то и дело замирает, а мозг где-то на другом уровне лихорадочно умоляет слезть с ограждения, но я упорно продолжаю идти вперед, сжимая руку Влада.

- И все равно границы есть, - говорю, не глядя на Влада. - Нельзя творить все, что захочется. От этого может быть плохо другим.

- Естественно. Я не говорю, что границ не должно быть совсем. Я говорю, что границы чертит сам человек. Только проблема в том, что чаще всего он чертит их исходя не из того, чтобы не сделать зла себе и другим, а исходя из того, что о нем подумают другие. А это уже ни хрена не границы, Арин, это нелюбовь к себе. 

Я останавливаюсь, смотрю на Влада, стоя вот так, много выше, часто дышу, не чувствуя прохлады вечера, которая прихватывает руки и спину. Это все очень странно. Странно и непонятно. Что вообще происходит со мной сейчас? С моей жизнью, с моими мыслями, чувствами? Я как будто парю в невесомости, и все привычное, понятное ощущается совершенно по-новому. Ярче, сильнее, острее.

- Слезай, ты озябла, пойдем в машину, - говорит Влад, протягивая мне руки. Я хватаюсь за его плечи, и он опускает меня на землю. Его ладони ложатся на мою голую спину, я прижимаюсь к его теплому телу, продолжая сжимать плечи, внутри снова сковывает дрожью. 

Влад скользит взглядом по моему лицу, шее, опускает его ниже и снова возвращает моим глазам, а я чувствую предательски бегающие по телу мурашки. И в голове проскальзывает дурацкая до невозможности мысль: он меня не поцелует, потому что на нас никто не смотрит. Никто из тех, кто мог бы быть полезен. 

Эта мысль отрезвляет, я отклоняюсь в его объятьях, Влад отпускает меня, скользя пальцами по голой коже. Я втягиваю воздух в легкие, обхватывая себя за плечи.

- Идем, машина недалеко, - он как в прошлый раз, прижимает меня к себе, кладя руку на плечи, но я чувствую, что Влад напряжен. Он погружается в свои мысли, хмурится, и я не решаюсь спросить, почему.