Вздрагиваю при щелчке замка.

Потому что Матецкий не поленился встать и сделать это самостоятельно.

— Влад, чего сидим?

— Я не понимаю вас, Тимофей Антонович…

— Все ты понимаешь, просто дурой прикидываешься. Значит, Ржевскому перепало, а меня обломала? Так не пойдет.

Я с жалостью смотрю на закрытую дверь и понимаю, что без работы я теперь точно останусь, потому что Матецкий просто так не выпустит меня отсюда по доброй воле.

Я же так надеялась, что меня сегодня рассчитают. Где-то глубоко в душе верила, что все судьбоносные решения уже приняты сами собой. И что мне остается их только принять и свыкнуться.

Мягкотелая дурында! Сама ведь могла пойти в отдел кадров и написать это простое заявление на увольнение, а я сидела и ждала, вот и дождалась.

Матецкий не теряет времени даром, подходит ко мне вплотную и дергает ремень на своих брюках.

— Только играем теперь по моим правилам, Влада.

— Конечно, — киваю я благосклонно, а сама украдкой осматриваюсь, где можно что-нибудь ухватить потяжелее.

Тим берет меня за подбородок и хищным взглядом блуждает по моим губам, а затем проводит большим пальцем по нижней, немного припухшей.

Я морщусь от такого личного прикосновения и отстраняюсь.

— Голова болит, — выдаю тут же. — Кружится с самого утра, и тошнит.

Матецкий смотрит с недоверием, проверяет, вру или прикидываюсь. Я для наглядности тяну воздух ноздрями и глубоко дышу.

— Отравилась, наверное, — подвожу итог ко всему вышесказанному.

Сглатываю демонстративно, в общем, максимально играю на его чувстве брезгливости и отвращении.

Уже уверовав в свою победу, пытаюсь встать.

— Я пойду, может, даже подумаю об оформлении больничного или административного на три дня.

На радостях разворачиваюсь, что игра удается, захлопываю ежедневник, беру ручку со стола. Оборачиваюсь и понимаю, что актриса из меня никудышная.

Этот козел уже стоит со спущенными штанами, и его намерения более чем ясны и даже видны невооруженным взглядом…

***

— Куда? Стой! — кричит Матецкий, когда я с безумным взглядом подлетаю со стула и кидаюсь в противоположную от него сторону.

Мне практически удается побег, очередной.

Но я неудачно цепляюсь ногой за ножку стула и лечу на пол.

Приземление проходит не очень удачно. Вернее, совсем отвратительно, потому что я падаю лицом вниз и ударяюсь о выступающую часть стола.

Я очень терпеливая девочка, и с болевым порогом у меня все хорошо. Но сегодня точно не мой день.

От удара звенит в ушах, по ощущениям голова сейчас расколется, как грецкий орех. А мое правое веко раздувает с невероятной скоростью. Я боюсь даже дышать. Начинаю громко всхлипывать.

— Ты это чего, Макова? Не вздумай! — проговаривает Матецкий и в спешке начинает натягивать свои штаны обратно.

Я не совсем хорошо соображаю и начинаю голосить на весь кабинет.

— Больно! — я всхлипываю по-настоящему, не прикидываюсь. — Не трогайте меня!

И, видимо, такой эпизод сложно пропустить, дверь хоть в кабинете и дорогая, да и шумоизоляция на среднем уровне, но мой звонкий голос слышат все сотрудники нашей фирмы.

Реакция окружающих не заставляет себя долго ждать. Когда замок в двери щелкает, на пороге появляется Антон Сергеевич Матецкий — отец Тима.

— Какого… здесь происходит? — брань легко слетает с языка мужчины, и в целом есть от чего себе позволить ругаться по-черному.

Стул перевернут, Тим возвышается надо мной с выдернутой из брюк рубашкой, а я на полу с красным лицом и даже, возможно, с огромным фингалом под глазом (проверить свой ушиб я так и не решаюсь).

— Рехнулся?! — Матецкий-старший стервятником смотрит на родного сына. — А ты чего орешь как потерпевшая? — более тихо уже уточняет у меня мужчина.