Неделей назад Адель укатила с сыном в заброшенный мир, найденный в каталоге маргинальной турфирмы, а я остался один на недельку или чуть больше, как получится. Не потому что я адвокат и у меня всегда куча срочной работы, или что-то вроде этого, как обычно бывает у адвокатов. Я остался, потому что на меня действительно вдруг обрушилось множество неотложных дел…

Отдыхом от работы и одиночества мне служили шахматы…

– Уезжать полезно, перемена обстановки – наилучший отдых… – уверенно защищал я, провожая семью в чёрную Африку, позиции остающегося в Европе холостяка, несмотря на некоторое неудобство, связанное с нелепым аргументом.

– Ты скоро приедешь… – то ли спрашивала, то ли наказывала она в ответ.

Мы стояли на лужайке прямо посреди микроскопических хрустальных осколков выпавшей после прохладной ночи росы. За лёгким летним свитером Адель заострёнными верхушками топорщились два мягких и упругих кончика её славной груди. Мы стояли так близко друг к другу, что я невольно касался их, обречённый на невольное наслаждение. Стояли и обнимались, и было заметно, как ей хочется помедлить и даже отложить отъезд на день. Её взгляд ласкал меня чуть дольше обычного, маленькая рука то поглаживала, то тискала футболку, как-будто хотела удостовериться, что я есть и буду… А я тайком – и самым что ни на есть эгоистическим образом – отмечал, что мог бы расставаться с ней так каждый день только ради этих её опечаленных глаз и этой ищущей меня маленькой руки. По моей спине бегали приятные мурашки. В то время как вокруг сломя голову кругами носился неугомонный Тимур, которому страшно не терпелось поскорее сесть в такси, прижать нос к стеклу окна и отдаться волшебству дороги. Наши вялые замечания эффекта не имели. Общеизвестно, что по закону физики потенциальная энергия переходит в кинетическую. Потенциальная энергия сына, не находя другого выхода, не давала покою нам.

И я пообещал приехать попозже – дней через семь-восемь.

И в итоге остался один, поливать цветы, кормить рыбок, а также, согласно негативной формулировке Адель, «отдыхать от нас и, как он утверждает, работать», в которой «он» – это я, а «нас» – они.

Целую неделю я просидел дома и в противовес вышеуказанной формуле жены действительно разгребал завал дел, изредка выезжая в город для консультаций в бюро, а также, когда нужно было просмотреть и сопоставить тексты одновременно несколько старых изданий, в библиотеку Дворца Правосудия, отведённую для адвокатов и судей. Выезжать в Париж не нравилось. Народу в городе и коллег в суде было отвратительно мало. В пустых залах библиотеки и средневековых высокосводных кулуарах дворца звонко звучали шаги, путаясь с эхом и напоминая о ждущей дома пустоте.

Шестым днём моего временного одиночества была пятница – последний день официальной рабочей недели. Перед тем как Адель позвонила, я уже попытался кое-как начать день.

То есть, как обычно, начал его с некоторой доли безделья.

Не открывая кодексов и даже не переодевшись, я подключился к шахматному клубу в надежде встретиться с моим обычным напарником, которого я почему-то предпочитал всем остальным игрокам.

Ещё несколько месяцев назад между нами почти сразу же, с первой встречи, возникло что-то в роде негласного взаимопонимания, сродни родству душ. Я был уверен, этот тип относился к той породе странных людей, для которых сваренный на огне костра суп должен быть в полтора раза вкуснее, чем суррогат из пакетика, подогретый в микроволновой печи. И я даже не пытался дать хоть какое-то маломальское объяснение своим позитивным ощущениям в отношении него. Они базировались исключительно на игре. Интуитивная и расчётливая одновременно, она обычно отталкивалась от каких-то по-детски нестандартных, судорожных начал, словно он не умел играть или давал фору, и завершалась серией мощных и тонких комбинаций. В её развитии чувствовался поиск, вдохновение и хореография. Не говоря о том, что мой таинственный партнёр умел проигрывать… Коротко говоря, наши партии мне нравились, и этого было вполне достаточной причиной для встреч…