– Вообразил что? – спросил Шай.

– Ничего, – ответил я.

– Кев.

– Говорю же, ничего. Скорее всего, я вообразил…

– Что они ищут?

– Мои яйца, – сказал я.

– Надеюсь, они прихватили микроскоп.

– Ну нахрен, – с несчастным видом сказал Кев, потирая бровь и уставившись на полицейских. – Ребят, я больше не играю. Зря я вообще…

– Атас, – вдруг сказал Шай. – Ма.

Мы втроем быстро и слаженно соскользнули вниз по ступенькам, опустив головы ниже уровня толпы. Я мельком увидел маму из-за спин, она стояла на нашем крыльце, крепко сложив руки под грудью, буравя улицу пронзительным взглядом, словно твердо знала, что во всей этой свистопляске виноват я и уж она-то со мной поквитается так, что мало не покажется. Па стоял позади нее, вытаскивая из пачки сигарету и с безучастным видом озирая светопреставление.

В доме послышался шум. Один из экспертов вышел на крыльцо, показывая большим пальцем через плечо, и отмочил какую-то остроту. Полицейские заржали. Эксперт отпер фургон, порылся внутри и взбежал по лестнице с ломиком наперевес.

– Если он поковыряет там этой штукой, вся развалюха ему на уши рухнет, – сказал Шай.

Кевин продолжал ерзать, словно ступенька обжигала ему зад:

– А что будет, если они ничего не найдут?

– Тогда наш Фрэнсис попадет в немилость, – сказал Шай. – За то, что оторвал всех от работы. Вот будет досада.

– Спасибо за заботу, – сказал я. – Как-нибудь переживу.

– Ага, переживешь. Как всегда. Что они ищут?

– Может, у них спросишь?

Из дома одиннадцать, потирая голову и еле передвигая ноги, вышел косматый студент в футболке с Limp Bizkit – явно с внушительного перепоя:

– Че случилось?

– Иди в дом, – сказал я.

– Это наше крыльцо.

Я показал ему удостоверение.

– Хрена себе, – сказал он и, согнувшись под тяжестью вселенской несправедливости, потащился назад в общежитие.

– Правильно. Запугивай его ксивой, – сказал Шай, но уже по инерции. Щурясь от закатного солнца, он смотрел на дом шестнадцать.

Глубокий низкий грохот пушечным залпом прокатился по улице, отражаясь от домов и разносясь по Либертис, – упала бетонная плита. Нора вздрогнула и тихонько вскрикнула. Салли Хирн поплотнее запахнула кардиган и перекрестилась.

Тут я почувствовал, как задрожал воздух. Будто выплеснулся наружу электрический разряд, рожденный глубоко в чреве дома шестнадцать. Голоса экспертов поднялись и стихли, полицейские оглянулись на дверь, толпа качнулась вперед, над крышами сошлись тучи.

Кевин за моей спиной что-то сказал. Я разобрал свое имя. Оказалось, мы уже на ногах и он положил ладонь мне на руку.

– Отвали, – сказал я.

– Фрэнк…

В доме кто-то коротко пролаял приказ. Мне стало наплевать, узнают ли люди, что я коп.

– Оставайся тут, – сказал я.

Ограждение сторожил пухлый полицейский с чопорным, как у чьей-нибудь тетушки, лицом.

– Проходи, сынок, – сказал он мне; судя по акценту, родом он был из болотной глуши. – Тут смотреть не на что.

Я показал ему удостоверение, он прочитал, шевеля губами. На лестнице внутри дома раздались шаги, в подвальном окне промелькнуло чье-то лицо. Где-то мистер Дейли что-то кричал, но его голос звучал издалека и замедленно, словно доносился через длинную металлическую трубу.

– Вот тут вот, – сказал полицейский, возвращая мне удостоверение, – написано “спецоперации”. Мне не сообщили, что на месте будет кто-то из Спецопераций.

– Я сообщаю вам сейчас.

– Придется вам поговорить со следователем. Или с моим сержантом, или с кем-то из отдела убийств, в зависимости от того…

– С дороги, – сказал я.

Он поджал губы:

– Не надо со мной таким тоном разговаривать. Можете подождать там, где стояли, пока вам не разрешат…