– Я съел!

Павел вернулся на кухню и уставился в улыбающуюся морду клопа. Тот слизал всю сгущенку, аккуратно сняв верхний слой политой ею каши, и улыбался, будто всех победил. «Надо было перемешать».

– У тебя много домашки?

– У меня нет домашки. Включи радио.

Павел открутил вправо черную пробку в углу допотопной коробочки, которая тут же откликнулась длинными телефонными гудками, по окончании которых торжественным женским голосом оповестила, что московское время восемь часов тридцать минут.

– Ты в школу опоздаешь, – собирая пальцем с краев тарелки остатки сладкого, пробормотал клоп.

– Слышь, ты только банки не вылизывай, хорошо? Опять язык порежешь, – вспомнил Павел. – Я лучше тебе потом еще открою. А во сколько уроки в первой смене начинаются?

– В девять. Только ты же сандалии вчера порвал опять. Без сменки не пустят.

Школа была в пяти минутах. Павел присел за стол, придвинул кружку с остывшим чаем. «Нахер бы вообще сейчас эта школа…» Собраться бы с мыслями, очухаться, понять, что происходит и что с этим делать.

– Швабра маму опять к директору вызовет, – будто подслушал его братишка. Павел вспомнил, что прогулы в эти времена карались жестко. Учитель, а тем более классный руководитель, авторитетом был непререкаемым. А уж Швабру боялись даже учителя с завучем.

– Андрюш, а папа давно уехал?

– Давно, – насыпая четвертую ложку сахара в кружку, весело ответил тот.

– Где твоя форма?

– Там, на стульчике. Мама все повесила. Пошли покажу, – соскочил он с табуретки. – Вот!

На спинке стула висела такая же голубая рубашка, синий пиджачок с октябрятским значком и поглаженные, со стрелками брючки.

– Понял, иди чай допивай, – вздохнул Павел и пошел к своему стульчику.

Заправив почти бумажную тесную и короткую в рукавах рубашку в блестящие от утюга брюки и натянув синий со стертыми локтями пиджак с эмблемой на рукаве, подошел к зеркалу. «Пиздец». Этот выглядел еще хуже, чем тот – час назад. Короткие штаны со стрелками, давно вчерашний уже по размеру пиджак, сопли свисающих на оттопыренные уши волос. Он поискал глазами расческу на столике. Одеколон «Саша», духи «Наташа», «Шипр», «Огуречный лосьон», какие-то плоские круглые шайбы, гильзы губной помады, пара тюбиков с какими-то кремами. Расчески не было.

– Паша, портфель возьми! Там учебники!

Обернувшись на ковыряющего в носу клопа, не мог вспомнить, в какой же момент жизни они так разошлись, что, живя в одном городе, тридцать лет толком и не виделись. Как такое возможно? Он прошел в комнату, достал из-под стола тяжеленный дерматиновый портфель, вернулся в коридор и долго рассматривал кучу обуви. Какие-то чешки, замшевые грязные кроссовки, кеды «два мяча», рваные сандалии.

Видимо, ментальная связь между близкими существует на каком-то эфирном уровне, вне зависимости от возраста, времени или каких-то других обстоятельств. Потому что не вынимающий из носа палец Андрей молча залез под обувную полку и выволок пару приличных черных туфель.

– Вот твои.

– С меня банка, – завязав шнурки, улыбнулся Павел и, на свою беду, снова встал перед зеркалом. Туфли были с высоким каблуком. Серые в гармошку носки, торчащие из-под коротких брюк, были просто необходимы, чтобы вся картина сложилась в единое конченое целое. Андрей с видом провожающего осмотрел это уебище снизу вверх, удовлетворенно кивнул и вдруг рванул в комнату.

– Самое главное забыл! – вернулся через секунду, держа двумя руками красный треугольник. – А мне когда такой дадут?

«Ты такой уже носить не будешь», – подумал Павел. Взял за длинные концы, обернул вокруг шеи и на автомате завязал узел.