Немецкие власти обращали мало внимания на трения и ссоры между российскими политическими эмигрантами. Их первый контакт с эмигрантами был связан с необходимостью пропаганды среди военнопленных, число которых уже в начале войны стало значительным после гибели 2-й армии Самсонова и поражения 1-й армии Ренненкампфа в Восточной Пруссии в августе 1914 года. Вслед за австрийцами немцы разделили свою пропаганду среди военнопленных на пропаганду для национальных меньшинств и для русских подданных в целом. Что касается первого типа пропаганды, то она была направлена в первую очередь на украинцев и финнов. Для русских решили публиковать газету «На чужбине», а для этого немцы нуждались в сотрудничестве с революционными группами. Работой персонала газеты, видимо, руководило политуправление германского Генштаба, но зарубежная информация поставлялась аккредитованными дипломатическими представителями. Поэтому германская дипломатическая миссия в Берне начала проявлять интерес к русской революционной эмиграции. Немцы шли на контакт осторожно, помня о политической уязвимости эмигрантов, щадя их чувство униженности и боязнь быть разоблаченными как германские агенты. Из числа тех, кто согласился писать в газету, были такие деятели, как лидер эсеров и теоретик аграрного социализма В. Чернов или выдающийся библиограф Рубакин. Они полагали, что действуют независимо и способствуют политическому образованию несчастных военнопленных, которых царское правительство держало в невежестве[87].

Трудно поверить, что Ленин не знал об этой деятельности немцев в первый год своего пребывания в Швейцарии, хотя ничто не указывает на то, что немцы предлагали что-то ему лично. Однако в начале сентября 1915 года эстонский эмигрант в Швейцарии, некий Александр Кескюла (по кличке Киви), взял на себя инициативу установления контакта с германским посланником в Берне Ромбергом и информирования его об отношении русских эмигрантов к войне. Во время революции 1905 года Кескюла был членом большевистской партии в Эстонии и проявил недюжинные организаторские способности. Видимо, в эмиграции он перешел от марксизма к романтической концепции эстонского национализма. В целом Кескюла глубоко презирал российских революционеров, но не Ленина, чей организаторский талант и искусство конспирации он высоко ценил. Кескюла признает, что встречался с Лениным всего один раз, хотя косвенным образом он поддерживал отношения с лидером большевиков через другого эстонского большевика по фамилии Зифельт-Симумяги (в 1939 году осужден на восемь лет, отправлен на Колыму, где и умер в этом же году в лагере. – Ред.)[88]. Именно благодаря Кескюле германский МИД заинтересовался взглядами Ленина на войну[89]. Ромберг доложил 30 сентября 1915 года о так называемой программе Ленина по достижению сепаратного мира с Германией[90]. Должно быть, этот доклад произвел большое впечатление на Вильгельмштрассе. Сделанное вскользь замечание Ромберга о том, что с содержанием ленинской программы следует ознакомить немецких агентов во Франции для ее дальнейшего распространения, было немедленно отвергнуто в Берлине. Заместитель министра иностранных дел Циммерман прокомментировал это содержание таким образом, что его не следует пересылать далее из-за опасности попадания документа в руки агентов царского правительства, что спровоцировало бы активизацию преследования революционеров. Телеграмму Ромбергу по этому поводу послал сам глава МИДа фон Ягов[91].

Очевидно, взгляды Ленина были восприняты всерьез, и, если бы он проявил малейшее желание вступить в прямой контакт с немцами, это приветствовалось бы. Однако прямых контактов между ним и немецкими властями, очевидно, не было, хотя за это нельзя поручиться. Ленин был искусным конспиратором, а немцы вели себя с максимальной осторожностью.