Он приподнялся на кровати и стал взирать на окружающий мир; увиденное его нисколько не обрадовало.

Он посмотрел на унылую обстановку незнакомой комнаты и попытался сосредоточиться, что удалось ему далеко не сразу. С ужасом обнаружив рядом с собой мирно сопящее грузное тело немолодой женщины и стараясь ее не разбудить, он тихонечко соскользнул со своего ночного ложа и начал аккуратно шарить по углам комнаты в поисках своей одежды.

Кое-как экипировавшись, спустился по нестерпимо воняющей краской лестнице на первый этаж и вышел на улицу.

Так, теперь самое главное – это обнаружить сейчас хоть какие-нибудь остатки вчерашнего «бабла».

Полазив по всем имеющимся карманам, в одном из них он, наконец-то обнаружил приятно шуршащую наличность.

– Повезло, однако… – Михаил поднял руку вверх под углом сорок пять градусов, рассмотрев в призывной туманной дали знакомый огонек родного московского таксомотора.

Когда автомобиль подъехал, рывком открыл дверь и устало плюхнулся на прожженное в нескольких местах кожаное сиденье:

– Командир, «Преображенка».

Водила нажал на педаль газа, и авто, несколько раз дернувшись, нервно рвануло с места. Машина ехала быстро, что только усиливало похмельный синдром утреннего клиента. Вспомнив, что таксисты подпольно торгуют выпивкой, он поинтересовался:

– Нет ли чего-нибудь полечиться, шеф?

Шеф понимающе кивнул и движением фокусника достал откуда-то снизу пахнущую бензином поллитровку «Столичной». Затем понимающе мигнул Михаилу и вторым движением извлек из бездонного кармана несвежих брюк бутылку «Жигулевского». Открыв пиво, пассажир одним глотком опустошил не менее половины бутылки и счастливо икнул, обдав таксиста ароматом винокуренного завода:

– Ну, спасибо, командир. Поставь все в счет.

– Само собой.

В голове начало проясняться. Жигульский попробовал вместе с таксистом вспомнить хронологическую последовательность вчерашнего пьянства:

– Ехал я вчера в метро с «Белорусской» от приятеля. Но домой так и не добрался, потому что прямо в вагоне ко мне приклеилась какая-то телка – отлично ее помню. Она вошла на «Новослободской» – полная крашеная блондинка в черных колготках в сетку, джинсовой мини-юбке и каких-то немыслимых тапочках ярко оранжевого цвета. Короче, слово за слово… На «Комсомольской» мы вышли вместе. Дальше были: портвейн, страсть малярши-лимитчицы, водка с пивом, ночное пение под гитару, опять портвейн, опять страсть, отключка, и теперь уже окончательная. А теперь меня терзают смутные сомнения – идти завтра в КВД к Борису Федоровичу или немного подождать.

– Ко врачу, что ли?

– Ну, а к кому. А ты, друг, никогда не пользовался услугами увеселительного заведения с пошлым словосочетанием в названии: «кожно-венерологический диспансер»?

Таксист с болью в глазах посмотрел на пассажира:

– Было дело…

– Ну и как?

– Я хоть войну не застал, в германском плену не был, но думаю, что по сравнению с тамошними процедурами пытки в гестапо – это просто детские шалости.

– А «провокацию» тебе делали?

При последнем специальном термине у водителя засосало под ложечкой – события восьмилетней давности нахлынули на него с быстротой и силой среднестатистического цунами. Он еще раз увидел длинный отвратительный шприц, который медицинская сестра в течение целого получаса пыталась ввести в канал его самого интимного места, снова почувствовал ощущения наступающего болевого шока, появившиеся сразу после введения в вышеупомянутый орган раствора жидкого серебра.

– Там работают не врачи, а садисты! Я бы всех этих венерологов вместе с наркологами ставил к стенке. И те и другие в большинстве случаев – подонки. А различие между ними только в том, что наркологи, как самая подзаборная пьянь, завернуты на водке, а озабоченные венерологи – на бабах. – Таксист резко затормозил: – Ты что делаешь, козел?!