Испанцы вылезли из душных щелей, столпились у бортов, предлагали туземцам различные товары. Разноцветные тряпки, побрякушки, колокольчики, магнитом притягивавшие жителей островов, не возбуждали у горожан желания причалить к каравеллам. Они издали махали руками и полотняными шапочками, приветствовали гостей.

С флагмана послышались голоса пленных мавров, старавшихся убедить единоверцев подойти ближе. Туземцы поняли заложников, что-то крикнули в ответ, но расстояние не сократили. Мавры долго уговаривали островитян прислать на «Тринидад» послов для переговоров, пока по невидимому приказу от лодок не отделилась пирога и направилась к кораблю. Прочие наблюдали за действиями товарищей, готовые по первому выстрелу броситься наутек.

«Отважные» воины боялись подняться на борт, но от подарков не отказались. Взяли с собой старика, отправленного Карвальо к султану. Вместе с пирогой ушли в город балангейсы, легко скользившие по гавани под пение старшин, задававших ритм гребцам. Запрет на общение с гостями сохранился, никто не подплывал к каравеллам.

Медленно текли предгрозовые вечерние часы. Моряки изнывали от давящей духоты, бесцельно бродили по палубам, смотрели на пироги, описывавшие круги вокруг эскадры и уходившие к хижинам, откуда им на смену беспрерывно спешили новые: познакомиться с непривычными лодками, имевшими внутри орудия, как на стене властителя. Впервые люди видели плавучие крепости и думали, будто в каждой из них сидит богатый раджа. Ведь даже дети знали – построить крупную балангу труднее и дороже, чем дом на берегу.

Клонившееся к закату солнце краснело, будто опускалось в раскаленную печь. От жара оно раздулось, стало малиновым, готовым лопнуть, разлететься на куски, исчезнуть во вздыбившейся паром воде. Голубое небо пожелтело, озолотилось, порозовело, придавило светило. На западе на багровых завесах возникли крохотные черные тучки, как выползшие из моря жуки. Они расправили крылья и полетели к земле, застилая подрумянившееся небо. Усилившийся ветер разогнал любопытные лодчонки, поднял крутую темно-синюю волну с зеленоватыми гребнями. На берегу закачались высокие пальмы, полетела с крыш солома. Все пришло в движение, зашумело, замелькало, заголосило. Солнце скрылось за плотной серой пеленой, поднимавшейся из океана. Дневная небесная лазурь, осевшая на востоке, стекла в джунгли, уступила место низким клубящимся облакам. Они густели, набухали дождем, опускались к земле, стлались над океаном.

Поверхность залива похолодела, окрасилась стальным цветом, покрылась неровными рядами валов, чередою идущих к берегу и разбивавшихся о серый песок. Грязные пенные буруны накатывались на сваи домов, дробились и оседали среди почерневших от сырости толстых стволов. Мутными потоками вода стекала к морю, оставляла позади комки бурых водорослей, блестки трепыхавшихся рыб.

С каравелл опустили дополнительные якоря, захлопнули крышки портов, закрыли люки. Как муравейник готовится к дождю и запирает входы, так моряки ждали грозу. В душных кубриках, пропахших потом и давлеными клопами, люди улеглись на матрасы в ожидании примиряющего и усыпляющего дробного шума капель. В гавани не надо бороться с бурей, работать с парусами, – здесь можно отдохнуть.

Раскаты грома прокатились над океаном, словно солнце за тучами упало в бездну. Молнии украсили черные стены, огненным частоколом надвинулись на бухту. Они гнали гром на корабли, на дрожавшие на привязи лодки островитян, на уцепившиеся за землю хижины. Облака порвались, с неба хлынули потоки.

За шторами дождя скрылись очертания гор, а потом и города. Голые ребятишки подставляли ливню животы, чтобы наполнил их силой, сделал великанами.