Пусть мне горько и больно,
Не прошу ни о чем,
Нахожу упоенье
Я в страданье самом,

– читала она срывающимся от волнения голосом. За спиной госпожи вздыхали служанки. —

Я, любовью сраженный,
Только ею живу
Безответно влюбленный,
Сладким сном наяву
Я взаимность зову.
Обескровленный страстью,
Открываю путь к счастью
И в несчастье моем
Нахожу упоенье
Я в страданье самом.

Дуарте не выдерживал томленья, исчезал в коридоре с пассией. В тишине между слов раздавались поцелуи, шелест юбки.

Бланка Флор в тот час недобрый
Мертвым сыном разрешилась,

– прислушиваясь к звукам, назидательно читала Беатрис. Служанки осуждающе качали головами, с завистью поглядывали в чернеющую пустоту. —

Скинутого в час недобрый
Бланка Флор в котле сварила,
Чтобы покормить с дороги
В дом вошедшего Туркильо.
«Чем меня ты угостила,
чем, скажи, я отобедал?»—
Собственной вкусил ты плоти,
Потрохов своих отведал».

Фернандо крестился, ощущал во рту вкус сладковатого человеческого мяса, прижимал к груди янтарный амулет, беззвучно шевелил губами, повторял любовное заклятие. Под влиянием магической силы солнечного камня, Беатрис украдкой бросала тревожные взгляды на офицера. Отец громко вздыхал, бранился. Рыцарь Барбоса-младший побеждал в темноте дьявола, довольный возвращался к столу.

По требованию алькальда от лирики переходили к религиозно-героическому эпосу. В вязкой ароматной ночи к дому подкрадывались мавры. Почерневшее во тьме зеленое знамя ислама пиратским флагом повисло на древке. Сверкали кривые сабли, горели огнями рубиновые россыпи ножен ятаганов, опускались белые тучи на головы неверных.

Абдеррамен в сильном гневе
Созывает пеших, конных,
Собирает войско мавров,
До зубов вооруженных.
Во главе свирепых полчищ
Он в Кастилию ворвался
И, творя в ней беззаконья,
Над народом издевался:
Если видел, что от веры
Не хотят отречься люди,
То мужчин казнил немедля,
Вырезал у женщин груди.

Праведный гнев поднимался вокруг. Мужчины расправляли плечи, готовились отомстить за поруганных женщин, сжимали кулаки, гордо поглядывали друг на друга. Служанки жались к столу, будто насильники ворвались в дом, искали их повсюду. К всеобщей радости, в Испании имелись смелые люди, способные изгнать мавров с полуострова.

Но вскочили христиане,
В бой отважно заспешили,
И тогда два кабальеро
В гущу врезались сраженья,
Красота коней их белых
Вызывала удивленье.
Вместе с войском христианским
Два отважных кабальеро
Гнали мавров и разили
Их направо и налево.
И от них бежали мавры,
Обезумев от испуга,
И толкали и топтали
Мавры яростно друг друга.

Романсеро о Фернане Гонсалесе заканчивалось шумным ликованием. Женщины благодарно смотрели на офицеров, видели в них спасителей Кастилии. Старый растрепанный хозяин, вечно ругавший и заставлявший их заниматься делами, представлялся поверженным Абдерраменом. Ненавистного «мавра» не слушали, как бы невзначай толкали локтями. Обиженный старик гнал детей прочь, велел служанкам убирать со стола. Разговоры продолжались на кухне и в комнате Беатрис. Дуарте рыскал по дому в поисках пропавшей искусительницы, мечтая сразиться с нею в постели.

Фернандо расхаживал по широким половицам второго этажа, подсчитывал хорошие и плохие приметы, жалел, что не захватил у дона Педро приворотных зелий. Наэлектризованный страстью заколдованный амулет лучше притягивал пылинки, чем сердце девушки. Когда луна над Севильей призрачно освещала предостерегающий от греха перст Божий – колокольню собора, и задремавшую серебристую воду Гвадалквивира; когда собачий лай сменялся тоской и жалобой гитар, Фернандо до боли ощущал одиночество. Хотелось иметь рядом женщину, положить ей на колени – нет, лучше на грудь, – голову, как делал в детстве ребенком, подходя к матери; почувствовать перебирающие волосы вздрагивающие пальцы; услышать легкое дыхание, ощутить аромат духов, – призывных, как запах цветов в патио; стать маленьким и слабым, ведь душа человеческая беззащитна, если снять с нее доспехи разума, освободить от возраста. Хочется быть нежным и ласковым, словно кошка. Постепенно мысли испортились. Вспомнились африканские невольницы, краснокожие малаккские женщины, лиссабонская Сабина.