– Кто старший? – прибавил голос, войдя в казарму, пытаясь разглядеть в темноте бывших надзирателей. Кто-то из них был в форме солдат вермахта, кто-то тюремщиков, некоторые были в лохмотьях заключённых, скорее всего помощники администрации лагеря.

– Кто старший? Вывести всех на улицу! – громко скомандовал Вениамин Викторович.

– Я! – сказал по-немецки, в расстёгнутом кителе с перевязанной в локте рукой офицер со строгим профилем. Выяснилось, что Фон Краус, начальник охраны, остался прикрывать отход своего начальства вместе с полусотней уцелевших сотрудников и помощниками надзирателей. Подчинённых Фон Крауса загнали обратно под охрану, а самого повели, рядом с командиром, под направленный в его спину ствол ППШ. Время от времени его посещали мысли о побеге, он с готовностью тараторил на своём, ефрейтор Калинин успевал переводить только то, что было необходимо. Из гортанно льющихся предложений от полковника Фон Крауса удалось узнать, что на территории концлагеря осталось в живых не менее 10 тысяч заключённых со всей Европы, включая СССР.

– Это очень много, когда приедут коменданты и эти чекисты!? Не справимся, нас меньше сотни, куда девать их всех? Ну и задача! – вслух размышлял Колесников. – Капитан Валиулин! Больным помочь, здоровых накормить, как-то надо всех переписать, распределить.

– Снаружи ряд вагонов стоят, может туда временно переселить? – Валиулин всегда знал как выйти из любой безвыходной ситуации, что сделать, его инициатива облегчала решительность майора Колесникова.

– Конечно! В вашем распоряжении, всё, что посчитаете необходимым, делай как считаешь правильным! – ответил полковник.

Вениамин уже видел, как зашевелились заключённые, поверив, что прибыли спасители, неуверенно выходили из мрачных бараков, буквально падая на руки солдатам. Те, с состраданием, как могли быстрее выносили больных, ослабленных. Слова благодарности на разных языках звучали по всему концлагерю. Относительно здоровые заключённые, поддерживая друг друга, цепью брели к полевой кухне, тыловая служба работала на всю свою мощь.

Некоторые подходили к Вениамину, пытаясь сказать спасибо, радость хоть и слабо но светилась в их взорах. На лицах, и так стянутых до костей, попытки улыбнуться превращались в виновато просящие гримасы с глазами полные горя. Одна из таких заключённых, с лицом родной бабушки с впалыми щеками, взяла костлявыми, синими, почти прозрачными руками ладонь Вениамина, посмотрела ему в глаза:

– Сожгите их! Не спасайте! Они уже не люди! – будто что-то предсказывая, она подняла загнутый от старости палец вверх, потрясла и, глядя в сторону на отдельно стоящие бараки, ещё раз потрясла руку и медленно направилась на выход в ворота.

– Что она имела в виду, дядя Вася? – удивился полковник Колесников, заходя в соседний корпус, где видимо был лазарет.

– Остывающий воздух, вой сирены, карканье ворон, смрад неописуемый, бабушка с предсказаниями, и что за бараки стоят отдельно? – Фон Краус вроде всё понимал без слов,тоже посматривал в сторону этих бараков.

Ефрейтор Калинин поймал серую пушинку, падающие без прерывно они быстро скопились на его ладони. Попробовав их на язык, он сплюнул шлак.

– Откуда столько трупов и как давно они лежат у крематория? – спросил немца полковник.

Ефрейтор старался как можно достовернее переводить и с каждым словом менялся в лице.

– Это умершие от голода и холода заключённые, предназначенные для сожжения. Нижние лежат долго, очень долго, печи в последнее время не справлялись. Их необходимо уничтожить, трупный яд проникает по всем баракам, умрёт ещё больше людей! – хладнокровно объяснял Фон Краус. – А шлак, что падает, как снег с неба – это прах сгоревших трупов, он легче, чем обычная зола, вот его и вытягивает из печей и разносит по округе.