Поэтому представляются необоснованными встречающиеся опасения, что «переполненность культуры иронией означает… разрушение идеала нормативности вообще, выдвижение релятивизма и цинизма как ведущих черт мировоззрения»[57]. Такая ситуация свидетельствует скорее о безнравственности старой нормативности, о готовности общества к принятию новых норм и процессе выработки таких норм, то есть утверждение новой нравственности. Смех – свидетельство не болезни, а здоровья или выздоровления общества и личности. Так же как научная истина не боится проверки опытом, а заинтересована в ней, этом источнике прогресса познания, так и нравственность не боится насмешек, испытания смехом, если она здорова в своей основе и чувствует, что будущее за нею. Смех – не подсознательная вспышка агрессивности, как считал З. Фрейд. Он скорее – проявление самозащиты личности, но защиты не пассивной, а утверждающей определенные ценности и идеалы, самозащиты как самоутверждения. Именно этим, пожалуй, объясняется вспышка юмора на Украине в 1987 году, которой культура ответила на чернобыльские события.

Смех одновременно утверждает одни ценности и ниспровергает другие, сплачивает смеющихся и отделяет их от осмеиваемого[58]. Он реализует главную человеческую потребность культурного «побуда» – быть интегрированным в социальную общность, в «мы», быть ей сопричастным. Поэтому смех – средство социально-культурного нормирования, утверждения и ниспровержения идеалов и ценностей, причем – средство не только эффективное, но и гуманное, апеллирующее к самосознанию личности и приводящее это самосознание в действие. Наряду с принуждением и внушением, правовыми санкциями – методами борьбы с социально-вредными и опасными явлениями, экономическим стимулированием, смех является универсальным, гибким и гуманным средством формирования культуры, социализации личности, воспитания. Существенной особенностью смеха как средства социального нормирования является его гуманность. Он связан с представлениями не просто о должном, а о желаемом должном, с добровольным занятием нравственной позиции, определенным осмыслением действительности и своего места в ней. Даже если сама личность этого не осознает явно. Сам механизм смеха выводит личность на эту позицию и проявляет ее миру и другим.

Более того, смех может быть направлен и на самого смеющегося – смеяться над самим собой не только не странно, но и весьма полезно. Выступая проявлением ценностной позиции, культуры личности, смех может рассматриваться механизмом «тонкой доводки» личности, не только ее социализации, но и индивидуализации. Он связан с реализацией до этого возможно не осознаваемой самим человеком позиции, а значит – предполагает и реализует саморефлексию сознания, способствует его формированию и самореализации личности.

Смех – это освобождение от объекта смешного, но одновременно и навязывание, а точнее, принятие позиции, с которой производится осмеяние. Разрушая, осмеивая некоторую культуру, смех готовит фундамент новой, более развитой. Даже фольклорный Дурак, шут, юродивый предполагаются мудрецами, судящими реальный мир с позиции мира более справедливого, обычным людям недоступного, не от мира сего. Сам факт осмеивания ставит смеющегося в позицию нравственного и интеллектуального превосходства. Остроумие предполагает именно «острый ум», улавливающий тонкие противоречия и недостатки, обычному уму не открывающиеся.