Но «честные» самозванцы принципиальны и своими принципами поступаться не могут. При этом их совершенно не интересуют интересы других – нет у них такого интереса – они сами знают, каким путем надо идти. Как истинные Бармалеи – они знают, как всех сделать счастливыми, и с завидным упорством, решительностью и волей делают других «счастливыми». Большого труда может стоить остановить их.

Ради своих принципов самозванцы себя не жалеют, но уж и других не щадят – много тому примеров и исторических и литературных. Великий Инквизитор в знаменитой легенде Ф. М. Достоевского не пожалел и самого Иисуса Христа, упрятав его в каталажку как бунтовщика во имя христианской идеи. А чего стоят ставшие знаменитыми слова отставного генерала Александра Хейга в бытность его госсекретарем США: «Есть вещи поважнее, чем мир». Честные-не-желающие-поступиться-принципами самозванцы суть едины.

Желающие могут продолжить ряд: Великий Инквизитор, Петруша Верховенский, Александр Хейг, Нина Андреева, Б. Н. Ельцин, В. В. Жириновский… Различия в степени, но не в качестве.

А напоследок – задачка из жизни. Стоял я в очереди в молочном магазине. Точнее, было две очереди: в кассу и в отдел за творогом. В принципе, одна очередь легко переходила в другую – от кассы, выбив чек, люди становились во вторую очередь, в том же порядке той же очередности. Но некоторые решительно нарушали этот порядок – занимали сначала очередь в отдел, а потом становились в кассу, существенно опережая в итоге долготерпеливых «традиционалистов». И тут я не выдержал – пристыдил одного из мужчин, и тот молча встал в конец очереди «по справедливости». Я пристыдил второго, который стал громко кричать что-то типа «Не лезьте со своими правилами…» и из очереди не вышел. Спрашивается – кто из нас троих больше самозванец?

Кастовость чести: девичья честь и честь мундира

Самозванцам нет дела до интересов других. Они других «в упор не видят». Людей ярких, с нетривиальными идеями они нивелируют, редуцируют. Причем двояко. Либо – приклеивая им инвентаризационные бирки-ярлыки классовой, национальной и т. д. принадлежности, считают, сколько где рабочих, женщин, крестьян, аппаратчиков, русских, татар, евреев… Их интересуют не люди, а представители. В свободном обществе свободных граждан комично выглядит выдвижение человека на политический пост не потому, что он предлагает и способен реализовать (благодаря своим личным качествам) идеи, объединяющие интересы многих, а просто потому, что он представитель какой-то социально-демографической или паспортно-полицейской категории. Самозванцы же не видят трагикомизма своего отказа от личностей. Либо, и более того – слушая человека, глядя на него, думают не о том, что он говорит, не о нем, а о том, кто за ним стоит, кого он представляет – жидов, масонов, кооператоров, империалистов, аппаратчиков, а то – пришельцев-инопланетян – в общем, какую-то абстракцию из их инвентарно-складского мировоззрения.

Самозванческое отчуждение от живых людей «ума, чести и совести» – в man – ничтожит не только людей, но и сами ум, честь и совесть. Лишенные их люди образуют бессовестное, лишенное чести общество идиотов, этакую страну дураков, причем социально опасных.

Это омертвляющее все живое миропонимание подогревается погоней за призраком чести – феномена в высшей степени корпоративного. Представления о чести всегда очень конкретны, связаны с ценностями, нормативами и образцами поведения определенных социальных общностей. Есть офицерская честь, мужская честь, профессиональная честь – и у каждой профессия своя. Нет чести вообще, всегда есть какая-то конкретная честь. Конкретно-общая.