– Откуда звучал набат? – строго поглядев на девочку, спросил Виктор.

– В монастыре Святой Троицы к обедне звонили.

– Почему ты мне не сказала, что поблизости от города есть монастырь, а в нём можно встретить живых людей? – сдерживая негодование, переспросил Фенимор.

Он взглянул в том направлении, куда указала Марина, но ничего необычного не увидел. Типичный среднерусский пейзаж. Холм, на котором находились путники, снижаясь, превращался в покрытую увядшей травой низину. Руины многоэтажных домов, сбегая с холма, мельчали и терялись среди заброшенных частных усадеб, за которыми тянулся бесцветный луг. Скользившая по нему река шуршала на мелководье галькой и, блеснув на прощание извилистым завитком, пропадала за соседним холмом.

Фенимор оглядел усыпанный желтоватыми камнями склон видневшейся за лугом возвышенности и не заметил ничего интересного, кроме нескольких пятен пробивающейся сквозь бесцветный сухостой зеленоватой растительности.

– Не туда смотришь! Бери выше!

Одиночка поднял глаза и различил на вершине холма развалины невнятных построек. Приглядевшись к заросшему сухостоем пейзажу, он не то чтобы разглядел, а скорее вычислил на гребне горы обвалившийся остов колокольни и поблескивающий обнажёнными балками церковный купол. Былое великолепие построек закрывала заросшая бурьяном стена.

– Так значит, ты монашка или послушница?

Марина отрицательно помотала головой.

– Деревенская я. Отец – тракторист, мать дояркой на ферме работала. Только в живых никого уже не осталось, а спасшиеся после землетрясения люди из нашей деревни перебрались жить в монастырь. Только его стены и уцелели среди всеобщей разрухи.

– И сколько же в вашей колонии человек?

– Пятьдесят, может, осталось.

– А остальные что, умерли от голода?

– Нет, просто погибли. Склоны холма крутые, берега коварной реки болотистые, а на охоту и рыбалку ходить всё равно надо.

Марина загрустила, вспоминая пропавших бесследно братьев.

– На поверхности сейчас не выжить, где же вы обитаете?

– В церковных подвалах места для всех хватает. Мужики нам печи слепили, вода свежая в колодце есть.

– А как на это смотрят монахи?

– Так во время землетрясения служба шла, монахов обвалившимся сводом и накрыло.

– А чем, кроме рыбы, питаются ваши люди? – продолжал расспрашивать Фенимор.

Его желудок терзал невыносимый голод.

– В кладовых имеется запас зерна, в березняке грибов пропасть. Парни раков да рыбу в реке ловят, а когда животину из леса притащат, тогда у нас пир.

– А как же ты оказалась в плену у людоедов?

– Ксения, она у нас главная, отправила меня с подругой в город, велела воск или свечей поискать…

На глаза Марины навернулись слезы, и она захлюпала носом, вспоминая ужас, пережитый в плену.

– Успокойся, девочка. Если ты спаслась от людоедов, дальше всё будет хорошо. А начальница она из вашей деревни?

– Ксения в общине чужая, но эта ведьма установила в монастыре такой порядок, что её даже старые деды боятся.

До колонии, где проживала Марина, идти оставалось не более часа, но, несмотря на режущую боль в желудке, Фенимор откладывал переход. Смутное беспокойство и не утихающий шум в голове лишили его уверенности и сил.

– Отправить девчонку домой одну, а самому продолжить дальнейший путь? – размышлял он, делая выбор. – Ох, до чего ж на душе противно.

Интуиция подсказывала Фенимору, что визит в «Монастырскую» колонию ничем хорошим для него не закончится. Кто или что угрожало Одиночке? Хотел бы он это знать.

– Помоги мне, – тихо царапнуло внутри. – Помоги, и я тебе пригожусь, – донёсся издалека знакомый мальчишеский голос.

Фенимор разозлился.