Глава пятая

Предчувствие

Миновав в запале несколько поднимающихся в гору улиц, Фенимор и Марина окончательно заблудились. Очередной переулок закончился тупиком, и беглецы оказались на краю высокого обрыва.

Сложенный из известковых плит холм, на склоне которого располагался город, омывала извилистая река, высокий берег которой частично обрушился от проливных дождей, а частично осыпался высушенный жарой и дующими во время всплесков ветрами. Сорвись случайный прохожий вниз, увечья от острых камней не избежать.

Виктор заглянул в развёрзшуюся под ногами бездну и увидел огибающую холм реку. Её подгоняемые ветром воды набегали на противоположный пологий берег и питали покрытую болотной травой низину.

– Привал, – объявил Одиночка и плюхнулся на пригорок.

Марина присела рядом. За последние двое суток Фенимор ничего не ел. От голода у него кружилась голова, от слабости подгибались колени. Взглянув на побледневшую физиономию и подёрнутые синевой веки девочки, Фенимор понял, что у его спутницы так же не осталось сил.

Бывшее когда-то румяным круглое личико осунулось. Нездоровая худоба очертила выступающие ребячьи скулы. Глаза ввалились и сверкали из впавших глазниц, как две налившиеся соком вишни. Грубо остриженные, рыжие волосы торчали, как иглы ощетинившегося дикобраза. Сквозь слой грязи и запекшуюся на лице кровь проглядывали веснушки, позолотившие короткий, вздернутый нос.

– Хорошо бы девчонку накормить. Пару дней она точно не ела, да и я не отказался бы перекусить, – подумал Фенимор.

Он порылся в рюкзаке, вынул засохший кусок пресной лепешки и протянул Марине.

– На вот, пожуй немного.

Пока девочка грызла хлеб, Одиночка прилёг на землю и уставился на плывущие по небу облака. В голове крутились подлые мысли о тщете надежд и призрачной реальности бытия.

До катастрофы Виктор любил поразмышлять о странных и не до конца понятных вещах. Устроившись в кресле во дворе своего дома, он позволял себе иногда побездельничать, понаблюдать за развешивающей для просушки бельё женой или полюбоваться играющими в песочнице детьми. Вот и сегодняшний редкий погожий денёк пришёлся для размышлений, как нельзя кстати. Напомнившее о минувшем семейном счастье ласковое солнце нежно поглаживало измученную всплесками землю.

Нависшую над холмом прозрачную тишину нарушил неуместный среди всеобщего запустения церковный набат.

– Бум, бум! – наполнил уши загустевший от небесной манны воздух.

– Треньк, треньк! – подпевали колоколу мелкие колокольцы.

Разгоняя тоску, над безжизненным пространством, над топкой извилистой рекой плыл торжественный колокольный перезвон. Странно было слышать в загаженном и утопленном в нечистотах городе ласкающие душу звуки.

– Господи! Спаси и сохрани! – запричитала Марина и принялась усердно крестить лоб.

Фенимор прислушался к её хриплому, прерывистому от излишнего усердия голосу.

– Отче наш! Да светится имя твоё… – бормотала спасённая им девочка.

Фенимор проследил за отрешённым взором Марины, но ничего интересного в том направлении не заметил. Когда колокола замолчали, и округу окутала тишина, Марина завершила молитву, уселась на корточки и натянула на колени растянутый донельзя свитер. Виктор невольно вспомнил о дочери. Ей было всего два года, когда он в последний раз видел малышку.

– Пожалуй, и не узнаю её сейчас. Даша, Андрейка, отзовитесь. Вы живы?

Одиночка встал, подошёл к обрыву и наперекор навеянной колокольным звоном надежде заорал что есть мочи:

– Как же ты допустил гибель созданного тобой мира, бог?

– Роптать грех, – назидательным тоном произнесла Марина и с укоризной взглянула на Одиночку.