– К нам нового программиста приняли. Симпатичный такой! Мечта, а не мужик! Старше меня на три года. Но самое главное – не женат! – произнесла она восхищённо.

– А сколько тебе, напомни? – не разделила я её радостный настрой.

– Тридцать, – легко выдала свой возраст моя коллега.

Что-то внутри болезненно царапнуло. Леону тоже было тридцать три…

– Девочки, в обеденный перерыв наговоритесь. Работы много.

– Да, Эмма Дмитриевна, – покорно ответила я, усаживаясь за стол.

Всё хорошее рано или поздно заканчивается. Вот и я наконец-то дождалась того, что неизбежно должно было произойти. В обеденный перерыв в столовой ко мне подошёл Андрей Шеремет:

– Кристина, ты как пообедаешь, зайди к нам в отдел. Макс вернулся. Хочет с тобой побеседовать. Чисто формально.

– Да, конечно, – покорно ответила я, готовясь к «задушевному» разговору.

Аппетит был испорчен. Кусок не лез в горло. Вяло поковыряв вилкой в салате, ко второму блюду я так и не притронулась. Настраивайся не настраивайся, а идти придётся. Поднявшись из-за стола, я отнесла поднос на кухню и нарочито медленно отправилась к безопасникам.

Дверь кабинета была распахнута настежь. Поравнявшись с проёмом, я нерешительно остановилась на пороге, исподтишка рассматривая застывшего словно каменное изваяние Воронцова.

Мужчина стоял у большого окна устремив вдаль ледяной взор голубых глаз. На глянцевом подоконнике прямо перед ним стояла массивная пепельница, доверху заполненная окурками. По большому, светлому кабинету струился запах табака вперемешку с ментолом. В правой руке Воронцова тлела сигарета, к которой он почему-то не прикасался. Сегодня мужчина был не в деловом костюме, а по-простому в толстовке и джинсах. Сейчас он менее всего напоминал грозного начальника безопасности.

Я невольно рассматривала его, отмечая про себя, что он довольно хорош собой, хоть и вызывает невольную оторопь в душе. Короткая стрижка и лёгкая небритость придавали его лицу неприветливый вид. Но самыми примечательными были, конечно, глаза. Льдистые, холодные и… безразличные? Они не выражали абсолютно никаких эмоций. Словно Воронцов воздвиг внутри себя нерушимую стену, отгородившись тем самым от внешнего мира.

В груди вдруг что-то ёкнуло, а по венам заструилась непреодолимая жалость. Мне вдруг отчаянно захотелось узнать причину его холодности и неприступности. Подобного порыва со мной никогда не случалось, и, удивляясь новым, чуждым эмоциям, я недоумённо шагнула вперёд.

– Насмотрелись, Кристина Олеговна? – с издёвкой спросил хозяин кабинета и, затушив сигарету, резко обернулся.

– Извините, – откашлялась я, – не хотела вас отвлекать.

Вот же дура! Так откровенно пялилась на него, не сообразив, что он видит меня в отражении оконного стекла.

– От чего отвлекать? – его язвительность не вывела меня из себя.

– От созерцания осеннего пейзажа, – не стушевалась я.

На секунду в его глазах мелькнуло нечто похожее на удивление, словно ледяной щит дал небольшую трещину, позволив яркому свету пройти сквозь него. Однако Воронцов тут же подавил в себе эмоции, вновь накинув на лицо непроницаемую маску отрешённости.

– Присаживайтесь, – пророкотал он, цепким взглядом указав мне на стул.

Осторожно ступая, я подошла ближе, в нос ударил терпкий аромат сандала, исходящий от мужчины. Делая глубокий вдох, я неожиданно поняла, что он пришёлся мне по вкусу, напомнив лёгкое дуновение ветра, сдобренного пряностями и… сливками? Мне неотвратимо захотелось сделать шаг ближе, уткнуться лицом в мягкую ткань его толстовки и ощутить дурманящий разум аромат чуть ближе, чем на расстоянии вытянутой руки. Тряхнув головой отогнала от себя странные и неуместные мысли. Только бы Воронцов не заметил моего душевного порыва!