Основополагающие работы феминистских исследовательниц городской среды и писательниц, чьи работы вышли раньше моих, – костяк этой книги. Когда я впервые открыла для себя феминистскую географию в аспирантуре, что-то у меня в голове сложилось. Внезапно теоретическое понимание феминистской теории приобрело глубину. Я по-новому увидела, как работает власть, и начала накапливать свежее осознание собственного опыта как женщины, жившей в пригороде, а затем в большом городе. Я ни разу не пожалела о своем выборе и очень горда сегодня называть себя феминистской географиней. В этой книге мы познакомимся с городскими мыслительницами, которые изучили всё, от того, как женщины перемещаются по городу, до гендерно-специфичного символизма городской архитектуры и роли женщин в джентрификации. Но вместо теории или политики городского планирования я хочу начать с того, что поэтесса Адриенна Рич называет «самой близкой географией»: с тела в повседневной жизни[9].

«Начните с материала, – пишет Рич. – Начните с женского тела <…> Не для того, чтобы преодолеть его рамки, но чтобы вернуть его себе»[10]. Что мы пытаемся вернуть в этом случае? Мы возвращаем себе личные пережитые опыты, интуицию и с трудом давшиеся нам истины. Рич называет это «попытками женщин смотреть из центра» или политикой задавания женских вопросов[11]. Не эссенциалистских вопросов, основанных на некой ложной отсылке к биологическому определению того, что значит быть женщиной. Необходимо задавать вопросы, которые исходят из повседневных телесных опытов тех, кто включает себя в динамичную и постоянно меняющуюся категорию «женщин». Для нас городская жизнь создает вопросы, которые слишком долго оставались без ответа.

Будучи женщиной, я имею глубоко гендерно-специфичный опыт повседневного взаимодействия с городом. Моя гендерная идентичность определяет, как я перемещаюсь по городу, как проходит моя повседневная жизнь и какие опции мне доступны. Мой гендер – больше, чем мое тело, но мое тело – это то, посредством чего я переживаю опыт, где моя идентичность, история и места, где я жила, встречаются, взаимодействуют и оставляют свой оттиск на моей плоти. Это пространство, из которого я пишу. Это пространство, где мой опыт заставляет меня задаваться вопросами: «Почему моя коляска не влезает в трамвай?», «Почему я вынуждена выбирать безопасный путь домой, который на полмили длиннее опасного?», «Кто заберет моего ребенка из лагеря, если меня арестуют на протесте против „Большой двадцатки“?». Это не просто личные вопросы. Они приближаются вплотную к самой сути того, почему и каким образом большие города держат женщин «на своем месте».

Я начала писать эту книгу во время взрыва движения Me Too[12]. В свете журналистского расследования, разоблачившего ряд людей, в течение долгих лет совершавших насилие и домогательства в Голливуде, целая волна женщин и некоторые мужчины вышли вперед, чтобы рассказать свои истории о проблеме сексуализированных домогательств и насилия на работе, в спорте, политике и образовании. Со времен истории Аниты Хилл вред, причиненный тем, кто пережил сексуализированные домогательства, не получал такого внимания со стороны медиа, государства и законодателей. Несмотря на то что риторика, использовавшаяся для дискредитации тех, кто пережил насилие, и разоблачителей, не слишком изменилась со слушания по делу Кларенса Томаса (практически буквально!), горы доказательств против самых страшных преступников и самых мизогинных организаций убеждают многих, что что-то должно измениться[13].

Те, кто пережил подобное, засвидетельствовали долговременные эффекты продолжительного физического и психологического насилия, которые изменили их жизни. Их истории резонируют с огромным количеством литературы о страхе, который женщины испытывают в больших городах. Небольшой, но постоянный риск подвергнуться насилию, смешанный с ежедневным харассментом, формирует как осознанный, так и подсознательный опыт городской жизни женщин. Точно так же, как харассмент на рабочем месте заставляет женщин уходить с позиций власти и стирает их вклад в науку, политику, искусство и культуру, спектр городского насилия ограничивает возможности выбора, доступные женщинам, их власть и экономические возможности. Точно так же, как нормы индустрии развлечений устроены таким образом, чтобы допускать домогательства, защищать абьюзеров и наказывать переживших эти опыты, городская среда устроена таким образом, чтобы поддерживать формат патриархальной семьи, гендерно-специфичные рынки труда и традиционные гендерные роли. И даже несмотря на то, что нам нравится думать, что человечество эволюционировало и вышло за жесткие рамки таких концепций, как гендерные роли, женщины и другие маргинализированные группы по-прежнему обнаруживают, что их жизни ограничиваются социальными нормами, которые оказались встроены в наши города.