Эта возня французов вблизи крепости Кале не осталась незамеченной. Но английский комендант Кале, лорд У Энсворт, зная, что за двести лет французы, сколько раз уже делая попытки, так и не смогли взять крепость, не обратил внимания на предостережения… Дошло это и до короля Филиппа. И тот предложил помощь своей супруге, Марии Тюдор. Но английское министерство, не доверяя ему, тактично посоветовало королеве отказаться от этой помощи.

Для отвлечения же внимания от основного направления удара один полк французов произвёл ложную операцию на Люксембург, затем отошёл к Кале. Первого января 1558 года полки Таванни и герцога Омальского атаковали Кале с суши. Одновременно основные силы Франсуа де Гиза пошли на неукреплённое приморское предместье. В их числе пошли в атаку с де Андело и Понтус с Антуаном со своими ротами. Болота, непроходимые летом, они преодолели легко и там, на шанцах, столкнулись с английскими и шотландскими солдатами… Бой был скоротечным: англичане отступили из предместья к укреплённому замку… Через семь дней обстрела крепости из пушек и ожесточённых приступов крепость Кале пала.

В Англии, когда об этом докатилось туда известие, на правительство Марии Тюдор обрушилось негодование всех слоев общества. К тому же пришло ещё сообщение, что восемь дней спустя французы взяли ещё две другие крепости – Гинь и Гам, окончательно вытеснив англичан с континента.

Франсуа де Гиз вернулся в Париж в ореоле такой славы, которая затмила самого короля. На какое-то время он стал полным господином Франции.

На какое-то время Понтус оказался не у дел. Ехать ему было некуда. Домой, к отцу, братьям, его не тянуло. И к дедушке Арменгауду тоже. К нему он был привязан, хотя тот сурово обходился с ним в монастыре. К тому же неизвестно было, что выкинет старый зануда аббат Арменгауд, поскольку он сбежал ведь из его святой обители.

И он поехал в Париж. Он вспомнил, правда, смутно, что отец однажды рассказал ему, что у него там был друг юности, по службе в гвардейцах ещё у короля Франциска I. Он назвал даже его имя: Клод.

Антуан же уехал к себе, в родное поместье в графстве Невер, к отцу. Перед тем как расстаться, они договорились о встрече в Париже, на улице Сен-Дени. Там, на углу, у монастыря, есть приметный кабачок.

– Это место знает каждая собака! Найдёшь! – безапелляционно заявил Антуан, когда Понтус сказал, что ни разу не был в Париже.

Он, Антуан, был рад, что не сбылось предсказание старика-еврея.

– Ха-ха!.. Ну и наплёл же тот шарлатан, Нострадамус!..

Он нервно засмеялся и, продолжая всё так же острить, сунул ему руку: «До встречи!» – и укатил куда-то известной ему дорогой.

И вот Понтус вступил в Париж, в его предместья.

Искать друга отца, ещё по юности, ему пришлось долго. Его, уже приученного к выдержке, дисциплине в монастыре, затем в армии, сразу же сбила с толку суматоха на шумных улицах, орущие торговки, конные, пешие, повозки… Всюду шныряли какие-то вертлявые малые, с подозрительно честными глазами. Бродили бездомные собаки, и стояла вонь от нечистот, что выплескивали кухарки прямо за двери из домов. Его дважды посылали не туда. После чего он, проплутав по узким улочкам, среди серых каменных стен, оказывался опять на той же крохотной площади, откуда начинал свой поиск. И он, устав, зашёл в какой-то грязный кабак, перекусил куском мяса сомнительного вида, запил его вином.

И всё-таки он нашёл друга отца. Его дворик в предместье Сен-Жермен оказался таким же тесным, шумным, с затхлым воздухом, как и всё в этом городе.

Приятель молодости отца не производил того впечатления, как о нём рассказывал отец. Это был тучный мужчина, с большим отвисшим животом, выдающим его пристрастие к гастрономическим радостям, с красными прожилками на обрюзгшем лице, плоском, как блин.