И удивительно, все что нынче было бы смешно и странно, тогда, напротив, имело для глаз вид чудесный, и казалось, что пригоднее ничто уже не могло быть придумано. К военному покрою подделывался и покрой гражданский: благородный фрак искажали до невероятности; лиф поднят был до безобразия, и узенькие полы болтались вроде рыбьего хвоста. Даже дамы платили дань тогдашнему вкусу ратных нарядов: покрой их платья имел сходство во многом, особенно своим лифом, ужасть высоким. Я знаю еще несколько почтенных старушек, тогдашних щеголих, блиставших красотою, которые, припоминая те времена, не могут не вздохнуть и не сказать несколько похвальных слов прежнему покрою офицерского мундира и прочего воинского убранства. Военный туалет, ныне прилаженный так умно и близко к натуре человека, самая ловкость молодых воинов и скромность их обращения уже не трогают бабушек, даже некоторых дедов, а только их смущают.

Апреля 26-го 1805 года меня произвели в портупей-прапорщики, с переводом во вторую гренадерскую роту[8]. В том же году объявлен поход в австрийские пределы, и к нам прибыл из гвардии новый полковой командир, полковник Николай Семенович Сулима; прежний наш полковой командир, Федор Федорович Монахтин, переведен в Новгородский мушкетерский полк. Не смотря на его строгость, мы весьма о нем жалели, да и он расстался с нами неравнодушно: даже имел с Сулимой дуэль, которую скрыли от высшего начальства. Московский полк доведен был Монахтиным до желаемого совершенства; люди выбирались к нам из рекрутских партий по роду и виду лучшие, словно в гвардии; офицеры почти подряд хороших фамилий, благовоспитанные; шеф благородных правил, с громким именем; короче, инспекторский полк его имел перед другими полками заметное превосходство по всей армии: даже ни в чем не уступал гренадерским полкам – Киевскому и Малороссийскому. Было за что и драться[9]. Бились на шпагах в пустом военном госпитале, Комендант Массе, хотя редкий блюститель, дознался поздно, когда уже противники кончили дело. Монахтин разрубил Сулиме шляпу и лоб, а сей изранил Монахтину два пальца на правой руке. Не смотря на свежие раны, на другой день оба находились при разводе. Военный губернатор Васильчиков довольно сурово посматривал на обоих полковников.

Наконец, с объявлением войны вовсе брошены, к общей радости, пудра и коротенькие косы, от которых па память остались только командные слова: равняйся в косу! В одно и то же время инспекции переименованы в дивизии; Дмитрий Сергеевич Дохтуров поступил с своею дивизией под начальство Михаила Ларионовича Кутузова, котораго пятидесятитысячная армия, в пособие австрийцам, собралась на Волыни. 17-го августа[10], мы перешли русскую границу в Радзивилове, и имели первый ночлег в местечке Броды, Австрийской империи.

Войска Кутузова следовали шестью колоннами. Видя себя на чужой земле, в рядах русских богатырей, шедших сразиться с врагами, я находился постоянно в приятном обаянии. Уже с самого перехода за границу между нами родилось большое любопытство знать – с кем воюем и куда идем… Одни болтали, что какая-то размолвка Царя с Цесарем. Другие, более опытные, смеялись, говоря: «Да разве у вас не стало глаз, ротозеи, что не видите, как цесарцы-то ухаживают за нами! Стало быть, какая тут размолвка? Вишь, француз-то задирает Русь: какой-то там Бонапартия, словно Суворов, так и долбит кого попало; да уж мы не дадим охулки на руку: примем и его, молодца, как бывало басурман, по-Екатеринински!»

До Тешена. мы шли обыкновенными маршами, но с этого пункта, ровно через месяц, 13-го сентября, нас двинули на перекладных, утроенными переходами до 60 верст в день. Порядок переменных фургонов распределен был с примерной точностью: на каждый фургон садилось по 12 человек с полным во оружением, и с такого же числа людей складывались туда ранцы и шинели. На десятиверстном расстоянии ожидала нас перемена; идущие усаживались на фургон, а ехавшие шли пешком, налегке, в одних сумах с ружьями. Офицеры и портупей-прапорщики не чередовались в пешей проходке: под них постоянно давали особые форшпаны. Конница отставала от пехоты несколькими маршами; лошадям прибавили фуража; мундштуки с вьюками везли на подводах. Под артиллерию наряжались подставные перемены, а лошадей вели в поводах, и выдавали им фураж двойной дачею. Все эти издержки делались от Австрии. Привалов не было, и по прибытии на ночлег, тотчас разводили людей по квартирам: каждый домохозяин ожидал гостей у калитки и лишь, пропустит мимо себя сколько назначено ему по расчислению, захлопнет дверь на запор. Отлично приготовленная пища, винная порция, даже кофе и мягкая чистая постель, все было в большом изобилии к услугам русского солдата. Дневки назначались редко, всего четыре на всем пути нашей великолепной поездки, и больных во всю дорогу ни одного. До самаго Браунау и реки Инн, нас встречали постоянно с разверстыми объятиями и полным усердием. Погода благоприятствовала нам во все время нашего шествия; прекрасные фрукты и особенно виноград, прохлаждали нас при проезде почти каждого местечка или города. Баярд наш, Михайло Андреевич Милорадович, закупал целые рынки этих богатых фруктов, и обыкновенно угощал ими проходившие войска; такая тороватость радовала русского солдата и удивляла немцев. Достигнув Браунау, армия расположилась довольно широко в окрестных деревнях и по берегу реки Инн…