Гуля одернула новую кофту, взглянула на Сашу и озорно подмигнула. Михаил уже не раз говорил ему, что она на него глаз положила.

К директору никого просто так не вызывали. Он обычно обедал в общей столовой и использовал это время не только для принятия пищи, но и для разговора. Иногда садился за пустой стол, и к нему подсаживались с соседних столов. В другой раз сам спрашивал разрешения присесть к группе обедающих, и ему тут же предоставляли место. С ним было интересно. Из его уст можно было услышать такое, что зачастую, мягко говоря, не соответствовало увиденному и услышанному в телевизоре или прочитанному в газете либо интернете, и заставляло задуматься и посмотреть на некоторые вещи по-иному.

Если он считал нужным переговорить с кем-то наедине, то приглашал его за отдельный стол. Остальные вопросы обсуждались на еженедельных совещаниях руководящих сотрудников.

Поднимаясь по лестнице в фарватере Натальи Николаевны и едва успевая за ней, Саша продолжал ломать себе голову по поводу неожиданной и очевидно очень срочной аудиенции. Неужели…

Хозяйка приемной директора сразу подошла к двери кабинета и постучала. Услышав «Да!», она прошла внутрь и закрыла дверь. Пару секунд спустя Наталья Николаевна пригласила гостя войти.

Ефим Григорьевич Эйхман был потомственным городским евреем со всеми отличавшими его признаками высокой образованности, большой любознательности, тонкой воспитанности, привитого с детства такта в общении, личной дисциплины и обостренной внимательности к происходящему. Мозги его работали всегда и, в связке с любовью к своему делу, обширными знаниями и накопленным опытом, выдавали решения, идущие на пользу институту и его сотрудникам.

Ему полностью было чуждо вписанное повсемирно и единогласно в картину «Вечного жида» необузданное стремление к личной выгоде, что отдельными местными индивидуумами излагалось в качестве пояснения к этому особому случаю, как генетическая ошибка.

Несмотря на отклонение от общепринятого национального стандарта, сотрудники управляемого им учреждения питали к нему уже в течение многих лет такое абсолютно чистое от каких-либо предрассудков уважение, что высокопоставленным научным чинам даже в голову не приходило усомниться в правомерности его пребывания на доверенном ему посту. В то время, как в других местах, на фоне агонии науки и образования, борьба за зарплату директора института, превосходящую зарплату рядового специалиста в десятки раз, выявляла такие тонкости совсем нееврейской человеческой души, что, присутствуй они в картине «Вечного жида», сделали бы этот шедевр неправдоподобным даже для его самых рьяных приверженцев.

Как бы там ни было, Ефим Григорьевич, достигнув глубокого старческого возраста и похоронив много лет назад свою Софочку, уже ничего не боялся.

Директор стоял у окна и любовался слегка припорошенными снегом березками, растущими за украшенным колючей проволокой забором.

Услышав приветствие Саши, он повернулся и, сделав несколько шагов навстречу, крепко пожал ему руку:

– Доброе утро, Саша! Рад видеть! Как дела у Марии Яковлевны? Как здоровье?

Движением руки Ефим Григорьевич предложил кресло прямо у рабочего стола.

– Чай? Кофе?

– Кофе, пожалуйста! – Саша исходил из того, что здесь он получит именно тот черный ароматный напиток, который достоин своего имени.

– Наталья Николаевна, а мне, пожалуйста, как всегда. И, будьте добры, посмотрите, есть ли у нас в резерве Рошен. Если он еще годится.

Небольшого роста, директор, усаживаясь в огромное кресло, казалось, тонул в нем.

– Ну, так как поживает твоя мама? Давненько я у нее не бывал.