– По радио передали… На Форосе арестовали твоего деда и отца тоже.

Тут надобно сделать отступление. Мой дед, не подозревавший о моем существовании, занимал

тогда в Кремле важный пост и числился фактически вторым человеком в государстве. То есть, по

происхождению я была почти что советская принцесса крови. Правда, незаконнорожденная.

Узнав, что родичей арестовали, я испытала сложные чувства. Конечно, плохо, когда кого-то

кидают в застенок. Но и незнакомый дед, и отец, с которым я познакомилась двадцать лет спустя,

были для меня даже не людьми, а некими абстрактными вещами. Я их не знала – и,

следовательно, не любила. А деньги… какой же дурак не любит деньги? Нет, я почти плакала…да и

не совсем почти, если честно. Сестренка уселась на мою кровать:

– Ты плачешь потому, что твоих папу и дедушку расстреляют танками?

Я ответила язвительно, я терпеть не могла сентиментальных людей:

– Я плачу оттого, что плакали наши денежки… Из танков разве расстреливают? Эх ты, шмакодявка!

Танковый снаряд – он знаешь, сколько стоит? У этих повстанцев, чтоб им повылазило, денег на

всех не хватит.

Я отвернулась и стала одеваться.

– В город все-таки надо выбраться… Танки посмотреть и вообще.

– А ты возьмешь меня с собой? – сестренка засуетилась возле стула с одеждой.

– Нет. Война – не детское дело. Сиди дома, а я вернусь и расскажу тебе про танки.

Она всхлипнула, но смотрела печально и понимающе. Потом вдруг спросила:

– А оружие?

Да, оружие, как это я забыла? Из оружия у меня имелся игрушечный маузер и настоящий

перочинный нож – одно лезвие в нем было сломано, но я всем говорила, что это никакое не

лезвие, это кровосток – разве не понятно? С маузером было солиднее, с ножом практичнее. Кто

знает, вдруг в самом деле придется драться с повстанцами? Секунду поразмыслив, я сунула нож в

карман джинсов.

– А тебя не убьют? – догнал меня уже в дверях комнаты голос сестры.

«На войне всякое бывает» – хотела ответить я сурово, но почему-то не ответила. Шмыгнула носом

от жалости к себе, сказала мягко:

«Ну что ты! Конечно, нет! Я их сама всех убью за то, что с нами сделали. Смотри, какой у меня нож

– с кровостоком!»

Ну вот. Так и потеряли мы свой легкий, фартовый заработок. Остается только добавить, что в

остальном переворот прошел прекрасно. Было много танков и людей, все вдруг стали дружны

между собой и так никого и не расстреляли и не убили, кроме трех несчастных парнишек чуть

постарше меня. Парнишки тоже шлялись в тот день по городу и вместо приключений схлопотали

по пуле – не повезло. Убитых хоронили как героев. Звучала грустная музыка, выступал Президент

и весь город плакал. Мы с сестрой плакали тоже.

ГАЛЬ – ВАЛЬ

Во времена моего детства считалось, что школьными учителями становятся одни неудачники.

Даже мамы с московской окраины, где я тогда жила, пытались всеми правдами и неправдами

уберечь дочерей от учительской доли.

В девять лет я влюбилась в учительницу русского языка и литературы со странным именем Мира.

Была она старше меня лет на пятнадцать, а, значит, родилась где-то году в шестидесятом, когда

девочек уже не называли Октябринами и Энгельсинами, но мода на чудные имена, тем не

менее, сохранилась. Стоит ли описывать мои чувства ? У всех влюбленных в любом возрасте они

одинаковы. Нет смысла повторяться. Загляните в любой роман – и узнаете. В-общем-то ничего

странного в этом событии не было: маленьким девочкам свойственно влюбляться в красивых

наставниц. Современная психология, говорят, это даже приветствует. Дело все в том, что

красивой Мира как раз не была. Она была… незащищенной что ли? Высокая, худая, коротко